Книга Zeitgeist (Дух времени), страница 14 – Брюс Стерлинг

— Что ж, у Японки небольшая депрессия. Ничего странного, «чудо-хлеб» и шоколадка мигом приведут ее в чувство.

— А по-моему, это клиническая депрессивность.

— Твоего мнения никто не спрашивает. У тебя другая задача, гораздо более почетная: привести в чувство Американку. Сама знаешь, ты в этом деле профессионалка. Что она с собой натворила? Опять наркотики?

Блестящие губки Британки сложились в рассудительную гримаску.

— Полагаю, отчасти дело в этом.

— То есть как «отчасти»? Наша Янки употребляет больше кокаина, чем остальные шесть вместе взятые.

Японка и Итальянка охотно присоединились к беседе: они почуяли, что пахнет жареным.

— Просто у нее честолюбие, — объяснила Британка, приподнимая для убедительности узкие плечики. — Она все время изобретает для всех нас разные крупные проекты. Когда мы отказываемся ее слушаться, она занимает у нас много денег и все делает сама.

— Американка не может играть в команде, — присовокупила Японка, топая по ковру огромным сабо.

— Она очень-очень большая примадонна, — сказала Итальянка, презрительно щелкая пальцами.

— Куда она пошла? — снова спросил Легги. Британка вздохнула, признавая поражение.

— Убежала нюхать кокаин и реветь.

— Куда?

— Туда, где нет камер. К малому бассейну, наверное.

На сцене появился турецкий радиоведущий, чтобы объявить о дебюте мисс Уц. Было видно, как неумело он разыгрывает энтузиазм, перекрикивая писк зафонившего микрофона. Легги поспешил удалиться.

Американку он нашел в белом пластмассовом шезлонге рядом с осушенным бассейном. На ней по-прежнему была звездно-полосатая мини-юбка, она беспрерывно сморкалась в бумажный платок.

— В чем дело, Американка?

Она подняла голову.

— Хватит с меня этой клички! Между прочим, у меня есть имя.

Старлиц присел на край шезлонга и сложил на груди мясистые руки.

— Что это тебя нынче так разобрало, Мелани? У нее были красные от слез глаза.

— Все получается совсем не так, как ты обещал.

— Деньги-то хорошие, — напомнил Старлиц. Американка в ответ выразительно высморкалась. — Классный отель. Сбалансированная диета. Занятия аэробикой.

— Когда ты меня нанимал, ты предупреждал, что «Большая Семерка» — фальшивка, просто способ заработать. — Американка прерывисто вздохнула. — Но я все равно не поняла, что это значит.

— Разве это не очевидно? Я ничего оттебя не скрыл.

— Яне поняла, что ты сказал это совершенно серьезно.

Старлиц пожал плечами.

— Мы устроили аферу на поп-сцене и сшибаем баксы. Почему это тебя огорчает? Ты же американка, черт возьми!

— Потому что это даже не весело. Я думала, что хотя бы повеселюсь. Но участвовать в стопроцентном надувательстве — это такая нестерпимая скука! Все равно что торговать хот-догами. Летишь на самолете, потом сидишь в автобусе или лимузине, а потом трясешь на сцене задницей и распеваешь эти дурацкие, дурацкие стишки!

— Неправда, стихи «Большой Семерки» — это гениально, детка. В них использованы фрагменты из всех международных хитов двадцатого века, пропущенные через переводческую программу из четырехсот базовых английских слов. На нас работает высочайшая технология.

— Я выучила наизусть всю эту чепуху, освоила все танцевальные движения. Но со мной-то как быть? Как насчет меня?

— В каком смысле? — не понял Старлиц.

— В прямом. Как насчет меня, артистки Мелани Рей Айзенберг?

— Пойми, Мелани, проект «Большая Семерка» не имеет к тебе лично никакого отношения. Он сворачивается с наступлением двухтысячного года. После этого ты улетишь к себе в Бейкерсфилд с чеком на крупную сумму. Об этом мы и договорились, помнишь?

— Эта идиотская сделка не позволяет мне быть самой собой! Я чувствую себя персонажем из детской мультяшки, какой-то куклой, надутой воздухом…

— Ну и что? Зато ты поп-звезда. У тебя лимузины и массажистка.

— Я могла бы быть звездой и оставаться собой.

— А вот и нет! Ты уж прости. — Старлиц изо всех сил замотал головой. — И думать об этом забудь! Это совершенно невозможно по определению.

Мелани выпятила нижнюю губу.

— Это все твои речи, твои мысли. Я уже хлебнула музыкального бизнеса и считаю по-другому.

Старлиц поскреб в затылке.

— Учти, Мелани, ты хочешь сама подлезть под гильотину, которая мигом покончит с твоей карьерой. Позволь тебя предостеречь. Превратиться в самостоятельную певичку, сочиняющую для себя песенки, — все равно что поставить на себе крест. Ты для такой жизни не приспособлена. Ты — сама нормальность. Ты посредственность.

— Согласна, я была нормальной посредственностью до того, как за меня взялся ты. С тех пор я проехала с выступлениями Польшу, Таиланд, Словению. Моя жизнь превратилась в сплошной кретинизм.

Старлиц тяжко вздохнул.

— Послушай, я хочу тебе помочь. Давай, я набросаю сценарий твоего будущего. Так ты лучше поймешь, что тебя ждет. — Он выпрямился и хрустнул суставами пальцев. — Начнем с выигрышной предпосылки: предположим, ты очень талантлива. Будем исходить из того, что ты исполнительница собственных песен с колоссальным музыкальным дарованием. Сообразительная, упорная, блондинка, родом из Калифорнии, скулы у тебя такие высокие, что за них не жалко жизнь положить. Ну, выигрываешь ты несколько премий «Грэмми», критики тебя обожают, твои записи расходятся лучше хот-догов…

— Да? — От интереса Мелани привстала. — До чего заманчиво звучит! Класс!

— Сними розовые очки: время не стоит на месте. Вкалываешь, вкалываешь, расходуешь себя, а потом внешность становится уже не той, голос пропадает. Глядь — а тебе уже сорок. Как женщина ты можешь рассчитывать прожить после этого еще целых сорок пять лет. И годы эти выглядят уже совсем не симпатично, детка. Ты будешь сидеть взаперти в своем замке в Малибу, жечь тайские палочки и малевать плохие абстрактные картины, чтобы совсем не сбрендить. Будешь бродить, от всех скрываясь, как Говард Хьюз, слушать старые альбомы Билли Холидея и размышлять, не сделать ли косметическую операцию.

Мелани пожала плечами.

— Но мне уже стукнет сорок! Я уже буду старой.

— Ничего подобного, какая же это старость? Просто с тобой будет покончено. Журналы уже на захотят помещать тебя на обложках. Твоя жаркая ночь — это ссора и увольнение горничной. Твоя поп-жизнь в прошлом, никто тебя не слушает, никто не покупает твои песни. Для искренних фолк— и рок-песен в исполнении стареющих миллионерш нет рынка сбыта. Тебе остается судиться с владельцами твоей торговой марки, ругаться с критиками, уволить агента и рекламщика. Претензий ко всем вокруг у тебя больше, чем у Сербии. Осталась ты одна, твои старые часы, твой худеющий кошелек. Разве это успех? А все потому, что ты выбрала путь настоящей поп-певицы! Все потому, что всегда сохраняла верность себе.