Книга Медный ангел, страница 29 – Кэтрин Полански

Теодор пожал плечами. Он тоже не помнил, когда в последний раз отправлялся гулять по кабакам. Еще в армии, но вот когда? Отвратительная память, но, может, он просто был тогда слишком пьян...

– С аббатом в кабаке я точно никогда не пил, – улыбнулся он.

– Все когда-то бывает впервые! – лукаво подмигнул Анри. Пышногрудая Мари принесла вино, а к нему – полный поднос еды. Видимо, вкусы де Вильморена хорошо знали в этом заведении.

Анжуйское было опробовано и одобрено.

– Я... чувствую некоторую вину перед вами, – сознался Вильморен, помолчав и глядя в кружку. – Мне все еще немного совестно за нашу встречу в коридоре...

– Предлагаю об этом забыть раз и навсегда, – прервал его Виллеру. – Между нами все ясно.

Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову:

– Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.

– Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.

– Я хотел бы знать... Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хочу, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.

– Я... неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул вина и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..

– Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном ответил Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.

Виллеру кивнул в знак согласия.

– Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.

– Всегда... – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.

– А вы, святой отец, разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?

Вильморен рассмеялся:

– Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.

– За что и поплатились?

– Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы. Недавно отголоски этих историй едва не стоили мне места викария. К счастью, обошлось.

Виллеру поморщился, словно вино горчило.

– Мне это странно слышать.

– Потому что вы – человек военный, и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.

– Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.

– Военные не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.

Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.

– Вы ведь тоже военный, святой отец?

– Я? – Анри встал, чтобы поворошить дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую...

– Или служит поводом к ней?

Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.

– Да... или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который способствовал бы примирению Франции и Испании. Ришелье был гением, а ныне... может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?

Шевалье помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.

– Я не силен в политике, Анри, – сказал он.

– Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.

– Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж... Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятного, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние нежелание французов видеть его у власти.

– Вы предполагаете, что может начаться смута?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.

– Его величество, говорят, совсем плох... – пробормотал Анри.

– Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут трудные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука. А сейчас власть наверняка перейдет к регентскому совету...

– Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.

– Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.

Анри улыбнулся:

– Ведь герцог молод?

– Вы ему польстили. Герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить об этом. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают как заговоренные – это расценивается как перст Божий.

– В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации... Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.

– Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов и Франция не знала бы поражений в войнах.

– Вы служили у Тюренна тоже?

– Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.

– Ну что ж, вашему суждению я верю...

– Жаль, что только вы.

Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей...

– Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.

– Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.

– Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?

Теодор посмотрел Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.

– Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.

– К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата – он заговорил громче и горячей.