Онлайн книга «Шаг во тьму»
|
Следующий съезд мы тоже миновали. – Далеко еще, Гош? – Почти приехали, – сказал Гош. Почти… Хм… Почти – это значит до следующего съезда, а оттуда уже совсем недалеко… Почти у дороги? Странно. Все-таки днем эта дорога должна быть оживленной… Я всматривался в темные деревья, отыскивая еще один съезд в сторону. Но вместо этого фонари пошли чаще, промелькнула заправка – и мы въехали в еще один маленькой городок. Ничего себе – почти приехали! То есть еще этот городок проехать, а только после него какой-то съезд. Вот почему Гош по сторонам особенно не всматривался… Но вместо того, чтобы промчаться по центральной улице насквозь, Гош сбросил скорость. Свернул вправо. Не на боковое шоссе, уходящее от городка в другую сторону, а на какую-то мелкую улочку. Дорога, и до этого-то так себе, стала совершенно ужасной: рытвина на рытвине. Такое ощущение, что еще от немецких танков остались… И дома под стать. Даже не панельные, а кирпичные – старые-старые. В два-три этажа, редко в пять. Обшарпанные до ужаса. Мы уже не ехали – ползли. Но даже так машину дергало и подбрасывало, ухало вниз, кидало из стороны в сторону. На ином бездорожье глаже, чем на этой дороге. Впереди явно нет выезда на шоссе. Такие дороги если чем-то и заканчиваются, то тупиком, а еще чаще просто растворяются, так что даже непонятно, куда же она вела-то. – Гош, куда мы едем? Ни одна чертова сука не станет жить в городе. Да еще в таком. – Здесь, – сказал Гош. Вывернул вправо на обочину, впритык к забору из литого чугуна – старый, тут и там не хватало кончиков старомодных завитков. Заглушил мотор. – Здесь?.. – тупо повторил я, оглядываясь. По ту сторону забора чахлые кусты, уже голые. За ними старые тополя, дорожка, пара сломанных скамеек, постамент без бюста – выходит, какому-то революционеру был. Явно не здесь. Впереди? Там дорога растворялась в рытвинах, кустиках, березовом молодняке, дальше лес. Слева? Слева и чуть сзади – Гош проехал мимо въезда, чтобы мы не загораживали, – тоже заборчик, хотя и не литой, а сборная штамповка: пролеты – две поперечины, в которые вдеты прутья. Где-то погнутые, где-то и вовсе недостает. Да и столбы давно покосились. Пролеты повело в разные стороны, как зубы при цинге. А за ними… Я поморщился. Нахохлился. Стало холодно и тоскливо. Больница. Старая, как и весь этот городок, почти заброшенная. Хотя в некоторых окнах свет горит, но все равно – дом-призрак. На краю города-кладбища. Я поглядел на Гоша. – Здесь – где? Городок остался позади. Мы на окраине. Недостаточно глухой, чтобы здесь жила сука. Разве что парк только кажется маленьким, а где-то в глубине есть какой-нибудь домик? Гош дернул подбородком влево. Я проследил за ним взглядом и снова уперся в больничный корпус. Широкий подъезд со ступенями, сточенными ногами, временем и морозами. Ряд дверей. Кривая урна с краю. Я повернулся к Гошу: – Это больница! Гош невозмутимо кивнул, соглашаясь. – Но… – Я еще раз поглядел на больницу. Потер бровь. Больница… Никак у меня не складывались воедино чертова сука и больница. Может быть, потому, что я ни разу не видел ни одной чертовой суки, которая была бы больна. Да что там больна – я их даже старыми не видел. Словно все они, когда достигают какого-то возраста, уезжают куда-то… Уходят? Я поежился. Даже думать не хочется, куда они могут уходить. – Подожди, Гош… Ты хочешь сказать, что она была здесь ради больницы? – Ее машина стояла здесь. – Гош дернул подбородком назад. На обочину перед воротами больницы, мы чуть проехали их. – А сама она? Ты видел, как она входила в больницу? – Выходила, – поправил меня Гош. Так… Значит, он нашел машину, когда она стояла здесь. А сука была в больнице… – Бред какой-то… Зачем ей больница? Больница… Какая ей, жабе, может быть нужна больница, когда ее не то что болезни – пули не берут! Подпиливаешь их, чтобы раскрывались в теле, чтобы рана была больше, но даже это не всегда помогает. Если в голову не попал, а жаба сильная, то даже подпиленные пули могут не спасти. Хоть всю обойму в нее всади… Старик уж сколько этих чертовых сук передавил, а спалился именно на жабе. И вдруг вот такая же вот жаба, а то и не такая же, а еще покруче, чем наши, провинциальные, – и вдруг ей понадобилась больница? Это даже не смешно. Но даже если и понадобилась. Почему она выбрала эту? Древняя развалюха у черта на куличках. С соответствующими врачами, можно не сомневаться. Почему ее выбрала? Чертовы суки живут, как им нравится. Берут от жизни все, что хотят. Лучшее. У нее же в подружках паучиха! Ну, была в подружках… С помощью паучихи она могла бы без особого труда получить врачей из лучших столичных клиник. Или из каких-нибудь швейцарских. Паучихе какая разница, кого хомутать… Могла бы. Но почему-то выбрала эту провинциальную развалюху. Почему? Я поглядел на Гоша. Гош невозмутимо наблюдал за больницей. – Ты говорил, что мальчишка жив. Он был с ней? Гош кивнул. Та-ак… Час от часу не легче… В конце концов, можно было бы предположить, что хотя пули их не сразу берут, но какие-то болезни им все же страшны… Но зачем ей мальчишку-то с собой сюда тащить? Это он заболел? Допустим. Хотя ей он нужен ровно на две недели, до ритуала, а выглядели они с братом совершенно здоровыми, но – допустим. Вдруг простудился, воспаление легких, мало ли… Но почему, дьявол ее задери, из всех больниц она выбрала эту?! Какая тут, к черту, быстрая квалифицированная помощь?! – А тот усатый? Был? Гош кивнул. – Да Гош, в самом деле! Где он был? В машине сидел или с ней ходил? – С ней. И он тоже в больницу ходил… Хм… Может, она все свое с собой возит? Тогда это хоть что-то объясняет. – И долго она здесь была? – Сорок минут, – сказал Гош. Поглядел на меня, нахмурился и на всякий случай добавил: – При мне. Мне снова захотелось врезать ему. И не обязательно в плечо. Но я сдержался. Так… Он нашел ее машину здесь. Как именно – спрашивать бесполезно, я из него это и за сутки не выпытаю с его манерой отвечать на очевидные – для него очевидные! – вопросы. Но в принципе понятно. Их, когда он в конторе работал, этому учили. |