Онлайн книга «Бумеранг на один бросок»
— Все дело в том, что мы, остальные, ни на что не годны. Мы просто загоняли тебя. И сами сдохли. Только близнецы Хуаны де ла Торре могут выдержать весь матч в таком темпе. Но они, наверное, как-то по-другому устроены внутри. «Ламантины» все такие, а у нас — только близнецы. — Ты знаешь, Чучо, я тоже устроен по-другому. — Брось, Север… — Правда, правда. Но это мое устройство не годится для фенестры. — У тебя хорошие данные. Гильермо Эстебан говорит, что для своего роста ты удивительно пропорционально сложен. У тебя руки, как у гиббона. В игре против большинства студенческих команд ты можешь просто стоять, выкатив щупальца, и забирать шелл на подлете. — Только не против «Ламантинов». — Это уж точно. — А «Ламантины» в Лиге считаются середнячками. — Это уж верно. — Мне страшно подумать, как бы мы стали играть с теми, кого здесь считают лучшими. — Они бы просто перебрасывали шелл с цвета на цвет и не обращали бы на нас внимания. — Даже на близнецов. — Даже на них… Я удрученно вздохнул. Чучо положил мне руку на плечо. — Твоя последняя передача была слишком сильной, Север. — Угу. — Никто тебя не винит. — Знаешь, Чучо… Наверное, мне не обязательно быть игроком в фенестру. Он поглядел на меня с изумлением. — Чем же ты собираешься заняться? — Ну… я еще не думал. Может быть, музыкой. Или архитектурой. Да мало ли чем! — Ты решил стать ботаником?! — с ужасом спросил Чучо. — Что в этом плохого? — Ничего, но… — Слушай, Чучо… Сегодня, на поле, я вдруг почувствовал, что не понимаю, зачем там нахожусь. — Что тут непонятного? Это же игра! В ней у каждого — свое место. Ты раптор, значит — ты находишься на поле, чтобы перехватить шелл и отдать его хантеру или флингеру. — То, чем мы занимались, не было похоже на игру. Скорее, на войну. Игра должна доставлять удовольствие, ведь так? — Ну, наверное… — Нельзя заставлять играть через силу. — Н-ну… — Так вот, Чучо. Я не получил удовольствия от этой игры. Ничего мне так не хотелось, как прекратить играть. Повернуться, уйти и заняться чем-нибудь, что действительно мне понравится. — Но ты не сделал этого. — По одной причине: чтобы не добить команду. У нас просто не оставалось рапторов на замену. — Гильермо Эстебан говорит, что спорт закаляет тело. — Интересно, как мне в жизни пригодится умение носиться очертя голову с одного раскрашенного клочка земли на другой за надутым пластиковым орехом? — Еще Гильермо Эстебан говорит, что тяжелая игра с сильным соперником закаляет характер. Она превращает детей в мужчин. — А что, если я не спешу стать мужчиной? Чучо фыркнул. — Оно и заметно! — Что ты хочешь этим сказать? — Ничего обидного… — Придушу! — Ладно, отпусти. Ты знаешь, о чем я. Мурена на тебя обижается. Барракуда на тебя обижается. Они вообразили, будто обе настолько хороши, что ты не можешь выбрать одну из двух. Хотя и не возражают составить равносторонний треугольник… Но меня-то не проведешь! — Что ты себе придумал! — Я вижу, что тебе на обеих попросту наплевать. — Это сильно сказано. — Хорошо: ты относишься к ним, как к своим парням, и не намерен как-то менять это положение вещей. — Я просто не встретил ту, что мне понравится. — И что с того? Я тоже не встретил. Феликс Эрминио не встретил. Оскар Монтальбан не встретил. Никто не встретил. Это не мешает каждому из нас целоваться с девчонкой, а то и с двумя. — А то и с тремя… — Это уж как повезет. — Я же говорю: я по-другому устроен… — Ну, не настолько же! Между прочим, — Чучо понизил голос. — Новенькая с севера действительно ничего себе. Она — с севера, ты — Север… А? — Я Северин. — Никакой разницы. — Да ну тебя! — Ты просто долговязый балбес, Север. Девчонки готовы вешаться на тебя, как на рождественскую елку — благо, высоты достанет для всех игрушек. Эх, мне бы твой рост… А ты только мычишь, как бычок в загоне: не хочу, не буду, не встретил… Что тебе стоит поманить ту же Мурену пальцем и сводить ее ночью на пляж? — Зачем? Чтобы доставить тебе удовольствие? — Да нет же — себе. Ой, только не прикидывайся дурачком. Ты, главное, посмотри ей в глаза и скажи таким знойным басом, с придыханием: «Муре-е-ена…» А дальше она сама все сделает, намного лучше, чем ты… Нет, не выйдет: у нас все пляжи забиты парочками. Лучше тебе угнать катер в Бенидорм, на Плайя де Леванте. — Нет такого женского имени — Мурена! Почему ей не хочется, чтобы ее звали Эксальтасьон Гутьеррес дель Эспинар? — Привет, Эксальтасьон Гутьеррес дель Эспинар, — захихикал Чучо. — Пойдем поныряем ночью, Эксальтасьон Гутьеррес дель Эспинар!.. Вот фигня-то! Попробуй такое выговорить, да еще с придыханием. «Эксаль-та-сьо-о-он… Гутьер-р-рес…» — Глупости. Ничего я не хочу выговаривать придушенным басом. Ни с кем я не хочу нырять. Тем более ночью. — А чего же ты хочешь, дурень? — Не знаю. Не решил еще. Пока я только начинаю, кажется, соображать, чего мне точно не хочется. — И чего же тебе не хочется, балда здоровая? — Я уже сказал: играть в фенестру и шляться с Муреной по ночному пляжу. Чучо долго обдумывал эту мысль. Потом неуверенно спросил: — А как насчет Барракуды? К счастью, в дверь со знакомой деликатностью постучали, и вошел учитель Нестор Кальдерон. Как всегда, во всем черном, что делало его похожим на католического священника. Только вместо белой вставки на шее был шелковый, черный с белыми рябинками, платок. Чучо сейчас же вскочил, что же до меня, то я и без того вот уже с полчаса торчал во всю свою длину возле окна. — Гм, — сказал учитель Кальдерон. — Не помешал? — Нет, учитель, — ответили мы вразнобой, а я даже попытался судорожно, без особенного успеха, привести в порядок свое лежбище. — Просто шел мимо, — объяснил учитель Кальдерон, словно оправдываясь. — Решил заглянуть. Ты ведь знаешь, Севито, я редко злоупотребляю твоим гостеприимством… — Знаю, учитель, — признал я. — Чучо, дитя мое, не будешь ли ты настолько любезен… |