Книга Бумеранг на один бросок, страница 53 – Евгений Филенко

— Им надоело, что их хваленый прибор постоянно выдает какую-то чушь… они же не знали, что я инопланетянин с нестандартными физиологическими реакциями… и они попробовали меня пытать.

— Пытать?! — ужаснулся я.

— Ну да… только это надоело уже мне.

— И что же?

— И я от них ушел.

— Как это?

— Очень просто: сломал кресло и освободился. Ну, понятное дело, побил их немножко. Чтобы впредь неповадно… Видишь ли, Сева, я и раньше мог уйти — эти их оковы были насмешкой для опытного резидента-ксенолога. Но мне была любопытна сама процедура. Посуди сам: когда мне еще посчастливится угодить в застенки тоталитарного режима? — Он остановился и взял меня за плечо огромной лапищей. — Ты знаешь, что такое «тоталитарный режим»? Или это уже не проходят по истории человечества?

— Проходят, — сказал я. — А кто такой Михаил Афанасьевич?

Консул досадливо поморщился.

— Русскую литературу здесь, разумеется, не постигают, — констатировал он.

— Отчего же, — возразил я с достоинством. — Мы изучали Пушкина, Достоевского… А Гоголя я с детства люблю, меня мама к нему приохотила. Но, в общем, вы правы: Гарсиласо де ла Вега, Кальдерон де ла Барка, Крус Кано-и-Ольмедилья, Бласко Ибаньес… Хименес де Кесада, Хименес де Патон, просто Хименес… Тирсо де Молина… Сервантес Сааведра, разумеется…

— Понятно, — промолвил дядя Костя с печалью в голосе. — Я тебе составлю список литературы, для внеклассного чтения. Или ты читать не любишь?

— Отчего же, — снова возразил я.

— Тогда так, — сказал дядя Костя.

Сто мудрецов, испачкав тушью пальцы,

Труды свои слагали без нужды —

Над книгами я сразу отрубаюсь. [18]

— Это ты сам сочинил? — осторожно спросил я.

— За кого ты меня принимаешь! — воскликнул Консул с притворным негодованием. — Неужели я похож на человека, способного к стихосложению?!

Он изготовился было продекламировать еще что-нибудь в том же духе, какую-нибудь возвышенную заумь. Но тут на него набросился незнакомый птенчик, едва видный из-под широкополой шляпы.

— Salud, senor! — фамильярно пропищал он. — Salud, эль Гигантеско! — И снова переключился на Консула: — А вы астронавт?

— Как ты угадал, дорогой? — поразился дядя Костя.

— У моего дяди такое же лицо, — объявил птенец.

— Такое же мужественное?

— Нет, senor, зеленое.

— Гм… — Консул смущенно покосился в мою сторону. — Стало быть, твой дядя — астронавт?

— Его зовут Себастьян Эстрада, — важно кивнул птенец. — Он работает на галактическом стационаре «Моби Дик».

— Как же, бывал, — сказал дядя Костя. — А кем работает твой замечательный дядя?

— Не знаю, — объявил птенец и упорхал по своим делам.

— Вот видишь, — сказал мне дядя Костя немного растерянно.

Тут мы увидели пустой столик под белым тентом и устремились туда. Кроме нас, в уличном кафе никого не было. Кто-то занимался, кто-то ушел купаться на море, а кто-то еще и не проснулся. Дядя Костя провел просторной ладонью по столешнице, и та с готовностью высветила утреннее меню. Он выстучал заказ — салат из апельсинов и соленой трески, овсяную кашу с миндалем, апельсиновый сок мне и черный кофе себе.

— Спасибо, что не гречневая… — проворчал я.

— Ну что ты, я же помню, — сказал Консул. — Я тебе и луковицу заказал.

— И напрасно. Лук я ем только на ужин.

— Это луковица мирабилиса. Твое дыхание останется столь же свежим, как этот ветерок с моря.

— Никогда не пробовал.

— Очень рекомендую… А не доводилось ли тебе когда-нибудь отведать «уопирккамтзипхи пикантный с орехами»?

— Не-а, — сказал я. — Больше всего я люблю шаньги и блины. Но мама ненавидит стряпню, а заказные шаньги походят на пиццу с картошкой.

— Где же ты, болезный, тогда пробовал все эти яства? — сочувственно спросил Консул.

Я не успел ответить.

— Buenos dias, senor, — сказал подошедший Чучо Карпинтеро, серьезный и даже напыщенный, как старинный гранд. — Hola, Север… Вы будете смотреть завтрашнюю игру, senor?

— Ну, навряд ли, — сказал дядя Костя. — Я мало разбираюсь во всех этих ваших фенестрах-канистрах…

— Север — один из лучших игроков колледжа «Сан Рафаэль», — серьезно сказал Чучо. — Но, похоже, он решил оставить спорт. Ему стало неинтересно.

— Такое бывает, — сказал дядя Костя.

— Но это неправильно, — возразил Чучо. — Его уход может разрушить команду. Не могли бы вы, как близкий человек, повлиять на его решение?

— Хесус Карпинтеро! — прошипел я. — Ты низкий ябедник.

— Может быть, — обреченно кивнул Чучо. — Но тебя же не переубедить, когда ты упрешься. А к мнению родителей ты должен прислушаться.

— Боюсь, ты ошибся, Хесус, — сказал Консул сконфуженно.

— Чучо, — поправил тот. — Вы можете называть меня так.

— Ну хорошо, Чучо… Я всего лишь друг Северина.

По лицу Чучо было видно, что он не верит в существование у меня таких взрослых и свирепых на вид друзей.

— Это ничего не меняет, — заявил он, поразмыслив. — Вы все равно можете урезонить его. Если я задел вас своим предположением, прошу извинить. Вы чрезвычайно похожи.

Я фыркнул.

— Ты меня нисколько не задел, — сказал дядя Костя. — Всякий был бы счастлив иметь такого сына, как Северин. Но мое счастье заключено в дочери. Ее зовут Иветта.

— Еще раз простите, — сказал Чучо. — Передайте привет сеньорите Иветте. И еще… Север, прямо сейчас тебя ищут по меньшей мере три человека.

Он важно кивнул и удалился.

— У вас тут все такие… авантажные? — спросил дядя Костя.

— Нет, — сказал я с досадой. — Только Чучо, когда хочет произвести впечатление.

— Забавно, — промолвил Консул. — Все принимают меня за твоего отца. А что такое «Чучо»? Маленькое чучело?

Для меня тут как раз ничего забавного или непонятного не было. Если раньше я рос по преимуществу вверх, то за последний год неожиданно для себя и окружающих попер вширь. Откуда-то взялись какие-то бицепсы… трицепсы… квадрицепсы… иное прочее мясо, о котором я прежде и не подозревал. И если раньше прозвищем мне было эль Хирафо, то есть «жираф», то вот уже с полгода звали меня не иначе как эль Гигантеско, а то и совсем уже уважительно — эль Гигантеско дель Норте, что в данном контексте нельзя было перевести иначе как «северный мамонт» — хотя где же еще было водиться мамонтам?..