Книга Бумеранг на один бросок, страница 75 – Евгений Филенко

На какое-то мгновение всем показалось, что мастер-плоддер набросится на нового собеседника. Но все обошлось.

— Ворон, — сказал Оливер Т., нехорошо усмехаясь. — Я тоже по вас не скучал.

— Должно быть, приятно сознавать собственную правоту, — заметил человек, названный Вороном. — Всегда мечтал узнать, каково это — быть Кассандрой.

— Вы даже не представляете, насколько я счастлив, — отвечал Оливер Т., но лицо его оставалось неподвижным. — Еще двести человек готовы свидетельствовать в мою пользу. Полагаю, доктор Авидон и вселенский гуманизм лишь укрепились от новых испытаний?

— Доктор Авидон подал в отставку, — сказал Ворон. — Примерно полчаса назад.

— Красиво, — сказал Оливер Т. — Поиграть в атланта… он так любит разные игры… подержать на немощных плечах небесный свод, а как надоело, взять и сбросить.

— Его отставка не будет принята Наблюдательным советом.

— Тоже красиво. Очень успокаивает больную совесть.

— Хочешь знать, что в действительности произошло? — спросил Ворон.

— Я был здесь с самого начала, и знаю все.

— Нет, ты только слышал голоса и видел взрыв. Это лишь внешняя атрибутика. А произошло вот что: эхайны в сотый, наверное, раз испытали на прочность федеральный оборонный проект «Белый щит» и нашли в нем последнее уязвимое место. Последнее, Оливер. Больше им не удастся причинить нам ни малейшего ущерба. Все новые акции эхайнских штурмовиков изначально обречены на провал. Они уже это поняли — потому что сегодня были пробные атаки и в других зонах промежуточного финиша наших кораблей, и все они засыпались. «Белый щит» действует, и действует эффективно. Быть может, эхайнам даже придется расформировать штурмовой флот за ненадобностью и неприемлемой неэффективностью затрат.

— И что же? Они сдадутся и оставят нас в покое?

— Конечно, нет. Это же эхайны! Но противостояние обретет новые формы, скорее всего — бескровные. Начинается война разведок и пропаганд. И в этой войне преимущество будет на нашей стороне. Потому что пока они гонялись за нашими пассажирскими лайнерами, мы разыгрывали свою партию на другой доске. Наши фигуры вовсю орудуют на их половине, а они даже не сделали ни единого хода.

— Все еще играете, коллеги, — сказал Оливер Т. бесцветным голосом.

— Это лишь терминология, — отмахнулся Ворон. — Послушай, Оливер: я человек суеверный. В том, что ты оказался в этом месте в этот недобрый час, есть какой-то знак. Я сознаю, что в плоддерах ты утратил профессиональные навыки, а ложно понимаемые цели дезориентировали тебя как личность. С моей стороны смешно и нелепо предлагать тебе работу в Департаменте. Но я верю в знаки и не верю в случайности. Мы создаем группу «Ньютон-3» под руководством Тиштара — ты должен его помнить…

— Нет, — сказал Оливер Т. — Вы опоздали. Вы всегда опаздываете, вместо того, чтобы упреждать. Теперь мне это неинтересно. Разговор окончен.

— Когда ты вторгся на запретную территорию, — сказал Андерсон, — я получил от директора Забродского два распоряжения. Первое: пресечь твою информационную диверсию. Второе: рассказать тебе про «Согдиану». Хотя я подозреваю, а доктор Забродский так просто уверен, что не всем, кто принимает твою судьбу близко к сердцу, такое решение придется по вкусу.

— Например, Консулу, — усмехнулся я.

— Например, госпоже Климовой, — подхватил Андерсон. — И еще некоторым весьма влиятельным лицам. Если хочешь знать, это не по вкусу даже мне. Потому что директор Забродский далеко отсюда, и у него, возможно, создалось превратное представление о твоей персоне. Он-то думает, что ты уже зрелый и рассудительный молодой человек, а я, напротив, вижу, что ты все еще долговязый подросток, по самую крышу загруженный своими пустяшными подростковыми заботами.

— А директор Забродский случайно не распорядился заодно и объяснить мне, какая связь между пропавшими пассажирами «Согдианы» и мной?

— Распорядился, — хмыкнул сеньор Крокодил. — Никакой между вами связи нет.

Я аж задохнулся от негодования.

— Тогда зачем?! — заорал я. — Зачем вы мне это рассказываете? И зачем он хотел отобрать меня у мамы?

Андерсон поднялся из кресла и потянулся.

— Вот что, дружок, — промолвил он ласково. — Я исполнил свою миссию на сегодня. Не скажу, чтобы это привело меня в восторг.

— Можно подумать, я все понял и успокоился, — проворчал я. — Только напустили туману…

— Согласен, — кивнул Андерсон. — Но ничем помочь не могу. И вот что я тебе скажу: утро вечера мудренее. Твоя забота сейчас — успокоиться и заняться более неотложными делами. У тебя, по моим сведениям, хвосты по статистике и античной истории, а это безобразие. А моя забота — ждать дальнейших распоряжений. Что-то мне подсказывает, что они непременно и вскорости последуют.

— Что же, мне делать вид, будто ничего не произошло?

— Ничего тебе не делать. Впрочем… теперь, когда мы с тобой познакомились, будет как-то ненатурально встречаться на улице и не раскланиваться. Мы можем поговорить о погоде… о фенестре… Только не надейся, что я стану отвечать на твои вопросы по существу дела. И еще… Я знаю, что ты все же не лишен неких зачатков благоразумия. Поэтому очень надеюсь, что тебе достанет мозгов не пересказывать подлинную историю захвата «Согдианы» каждому встречному-поперечному. Даже Чучо Карпинтеро. Даже учителю Кальдерону. Во-первых, тебе никто не поверит. А во-вторых, эта история еще не досказана до конца. Засим, — он сотворил на лице светскую улыбку, хотя глаза его оставались неподвижными и печальными, — позволь мне откланяться.

Уже в дверях он задержался и с чувством продекламировал:

When wolves and tygers howl for prey

They pitying stand and weep;

Seeking to drive their thirst away,

And keep them from the sheep… [30]

— Ага, — сказал я. — Ну конечно же!

В последнее время все важные события взяли моду происходить с утра. Когда человек спит, видит самые приятные сны и не очень-то рвется просыпаться. Что происходит, когда его грубо вырывают из мира грез, пускай даже самым деликатным стуком в дверь? А вот что: он просыпается, как ошпаренный, и забывает собственный сон.

Я оторвал голову от подушки, все еще сохраняя в себе блаженное ощущение бесследно растаявшей дремы. Отозвался, полагая, что если уж кого и принесла нелегкая в такую рань, то наверняка Чучо:

— Заходи уж, обормот…

Однако вошел не Чучо, а тот, кого я меньше всего мог ждать себе в гости.

— Рад слышать, что ты допустил меня в свой ближний круг, — сказал Людвик Забродский. — Но впредь никогда не распространяй свое гостеприимство столь безоглядно. За дверью может быть вампир, а вампиры, как известно, не могут переступить порог дома без приглашения хозяина.