Книга Шестой моряк, страница 56 – Евгений Филенко

— Preved, Medved, — промолвил статный бородатый старец в белых одеждах, обратив к нему широкое светлое лицо, исчерченное глубокими морщинами.

— Я не понимаю! — с горечью воскликнул Бьярки.

Старец поднялся с дубовой скамьи. Не спеша, опираясь на посох, обошел широкий, прикрытый полотном стол. Протянул руки навстречу юноше.

— Ja uznal tebja, — сказал он. — Ту Molodoj Medved, syn Veselogo MedVedja i Medveditsy-Maliny, moy vnuk. Как ty vozmuzhal! Gde ty byl vsjo aeto vremja?

Бьярки помотал головой и зажмурился, словно боялся, что его рвущееся от боли сердце выскочит через глаза.

— Я не понимаю, — повторил он упавшим голосом.

— Posmotri, vot tvoja mama, Medveditsa-Malina, — сказал старец и указал на сидевшую в сторонке увядшую уже, но по-прежнему прекраснейшую из женщин, какую только мог вообразить себе Бьярки.

Волосы ее, цвета чистого серебра, перехвачены были простым обручем, платье из обычного холста вышито дешевым бисером. Но в пору цветения она была краше, чем Хейд Босоногая, хотя и нелегко себе такое представить.

— Mama, — сказал Бьярки, и память о прошлом, казалось бы, навсегда утраченная с тех пор, как викинги увели его с собой из родного леса, вернулась к нему.

— Zdravstvuj, synku, — сказала мама. — Teperj ja znaju, ty zhiv. Туvernul mne radostj. Kakoj zhe ty stal krasavets, nastojaschij voin...

На неверных ногах Бьярки подошел к ней, опустился на колени и уткнулся лицом в теплые мамины ладони.

— Ту pomnish svojo imja? — спросила мама.

— Da, — отвечал Бьярки. — Ja Medvedko!

17

Когда Откель Разумник и Оттель Долдон опустили топоры, то увидели, что весь двор завален трупами врагов, а земля дымится от пролитой крови.

— Кого это мы с тобой так весело рубили день и ночь? — спросил Оттель. — У меня даже руки устали. А ведь я, худо ли бедно, берсерк.

— Я думал, ты знаешь, — ответил Откель.

— Никогда я не видел этих людей, — сказал Оттель. — Не из нашей они долины. Да и стал бы я беспричинно убивать соседей, с которыми еще вчера делил брагу и лепешку! Может быть, ты встречал где-нибудь таких уродливых чужеземцев?

— Нет, не встречал, — сказал Откель. — И даже не слыхал, чтобы в Исландии носили штаны отвратительного розового цвета.

— Может быть, это бьярмы или слафы? — спросил Оттель.

— Не думаю, — ответил Откель. — Ты когда-нибудь видел слафа с таким гладким лицом, словно на нем отродясь не гостевала борода? В сумерках я мог бы принять его за женщину. За очень безобразную женщину.

— Нет, не видал я таких слафов, — согласился Оттель. — Я и других-то слафов не упомню когда видывал. Разве что нашего малыша Бьярки. Да и у того, когда я повстречал его в прошлую субботу, на щеках росло что-то похожее на бороду.

— И уж точно у слафов не бывает по три руки, — заметил Откель.

— И по три ноги, — добавил Оттель. — Да еще коленями назад.

— А чтобы у ратника глаза были выпучены, как у стрекозы, — сказал Откель, — о таком я даже от пьяного скальда Финнбоги по прозвищу В Душу Мать не слыхивал. А уж от старины Финнбоги чего только не наслушаешься, особенно когда тот начнет сочинять про похождения Локи в опочивальне Фрейи.

— Да тут и сочинять нечего, — промолвил Локи. — Просто рассказывай как было, и уже смешно делается.

— А славная была резня, — сказал Оттель. — Долго о ней станут вспоминать в Медвежьей долине.

И Оттель неожиданно для всех сказал вису:

Вышел клен, жаждущий битвы,

из тумана,

Вынул треску битвы из кармана,

Облачился в звенящую рубашку

повешенного,

Вскинул луну носа корабля на плечо,

Обещал закружить всякого

в буре копий [45]

И утопить в море его же крови,

Коли тот откажется выйти вон

И приступить к несению дозора.

Некоторое время все молчали.

— Что это с тобой? — наконец удивился Откель.

— Я сказал вису, — пояснил Оттель.

— Кто из нас двоих Разумник? — спросил Откель.

— Ах да, — сказал Оттель, — прости. Но я вдруг подумал, что виса — это такое дело, на которое способен всякий дурак.

— Никогда больше так не делай, — велел Откель. — Твоя виса будет пострашнее, чем когда ты начинаешь грызть кромку щита и пускать пену ртом.

— Меня даже прослабило немного, — добавил Локи. — Видишь, я, весь в дерьме.

— На тебе незаметно, — успокоил его Откель.

— А еще я подумал, — сказал Оттель, — с той славой и с теми ранами, что мы с тобой себе заработали, и жить дальше нет особенной нужды. Но и помирать обидно.

Откель обнял его, как брата, и сказал:

— Теперь у нас с тобой одна судьба.

Оттель, поразмыслив, сказал:

— А может быть, и две.

— Нет, одна, — возразил Откель.

— Или две, — ответил Оттель.

— Нет, одна!

— Нет, две!

Тут они подрались немножко, но до мечей дело не дошло. Поэтому они помирились и с тех пор жили душа в Душу.

18

Никому не ведомо, сколько Вальдимар конунг и его ратники блуждали в смрадном тумане. В рядах ирландцев слышался ропот, в сердцах поселилась неподобающая воинам тревога. Единственно страх перед гневом конунга удерживал бывалых воителей от того, чтобы открыто высказать недовольство, усомниться в успехе набега, когда, казалось, даже местные боги восстали против чужаков, и призвать к отступлению. Да никто и не ведал, куда и как отступать.

Лишь под вечер каким-то чудом смогли они выбрести на утоптанную тропу между скал. А еще спустя некоторое время, когда на низком небе в разрыве между серых туч взошла Звезда Фрейи, они вышли к морю, на что, ка залось бы, давно уже оставили всякую надежду.

— Глядите, — сказал Вальдимар конунг. — Если это не Утиный утес, то пусть я первый прослыву незрячим.

— И правда, — заговорили ратники. — Ни с чем этот утес не сходен более, чем с утиной головой.

— А вот и хижина на нем, — промолвил Вальдимар конунг. — Похоже, здесь наш поход и окончится. Осталось всего ничего: забрать книги и спалить все, что горит, не исключая и саму колдунью. А уж до дома мы найдем способ добраться со всей резвостью, на какую способны те ладьи, которые мы здесь захватим. Вперед, воины, нынче неплохой вечерок для веселья!