Книга Шестой моряк, страница 64 – Евгений Филенко

Это был какой-то пригородный полустанок, и оставалось только гадать, до какого города мы не доехали.

Так или иначе, поезд дальше не идет.

Я огляделся.

Одесную расстилалось дикое поле, ошуюю в просвете вагонов можно было различить некий населенный пункт, производивший впечатление покинутого. Вполне возможно, там я нашел бы хоть какой-то ночлег, с отдаленным подобием комфорта. Или новую порцию неприятностей на свою голову. В такое смутное время ни за что нельзя было поручиться.

И вот я стоял на полустанке, теребя ремень перекинутой через плечо сумки, и никак не мог решиться сделать первый шаг прочь от мертвого поезда. Чем дольше я торчал здесь истуканом, тем меньше мне нравилась мысль о пешем походе в Силурск. Поезд в сложившейся ситуации был наиболее выигрышным вариантом.

Иногда мой эгоцентризм шел на пользу случайно оказавшимся поблизости людям.

Вот и сейчас, снедаемый леностью и пагубным пристрастием к перемещению в пространстве без затрат физических усилий, я принял решение пересобрать цепь событий.

Но, черт возьми, как давно я этого не делал!

5

Когда-то это было совсем просто. Но с каждым разом становилось все сложнее.

Не то иссякала какая-то моя внутренняя энергия, позволявшая столь свободно обходиться с пространством и временем, не то годы все же отбирали свое, и я, сам уж того не помня, упускал какие-то мелкие детали... но вернее всего, цепь событий сделалась чересчур длинной, чтобы собрать ее наново было под силу даже мне. На мою удачу, измениться должны были события на локальном участке пространства, с довольно-таки ограниченным числом активно в них задействованных объектов. В лавинообразном процессе упадка человеческой цивилизации существовало не так много плюсов, но вот это был один из них. Мир становился все более статичным. Как смертельно больной организм, у которого отмирают ткани.

Я возвращаюсь в вагон.

Огибаю торчащую поперек прохода конечность.

Заглядываю в купе. После манипуляций с фотографией покидаю его.

Ужасно хочется пить. Океан ледяной влаги в мельхиоровой емкости. Нет, это, кажется, из другой цепи событий...

Иду к себе в купе, разбираю сумку. Рука сама тянется к минералке — но этого жеста не было в возвращающейся из небытия реальности, не будет и в новой.

Драконы вламываются к безымянной моей соседке, чтобы свершить свои гнусные ритуалы в обратной последовательности. Залечить рану на горле и удалить надрезы со спины... Ах да, один из них должен перекинуться со мной парой фраз. Он и перекидывается.

Но этот фрагмент цепи я без большого сожаления выбрасываю в серое ничто.

Тут есть некоторая тонкость. Можно сгоряча выбросить что-нибудь важное, за чем потом потянутся и другие звенья цепи, избавляться от которых хотелось бы менее всего. Причинно-следственные связи никто еще не отменял, хотя попытки пересмотреть их в самом бредовом ключе не прекращались со времен, пожалуй, Аристотеля. Сравниться по сложности с изъятием звеньев может лишь вставка звеньев, не существовавших изначально, изготавливать которые приходится обычно в меру своей фантазии, исходя из собственного видения всей цепи событий от начала и до конца, и всегда в безобразной спешке.

Сейчас должен раздаться женский крик.

Нет, кричать она тоже не станет — не с чего ей кричать.

Дальше я достраиваю цепь уж как умею. В дело идут мои домыслы, фантазии и ощущения, самый минимум логики и много-много интуиции.

Позвольте поздравить всех заинтересованных лиц с учреждением новой реальности.

Что же происходит с реальностью прежней, которая, думается, никуда не делась, а продолжает себе развиваться где-то за пределами восприятия, можно только гадать. А можно предать сей факт забвению, как я обычно и поступаю в подобных случаях, чтобы не обременять без нужды воображение.

Этой ночью в мой вагон никто не поднимется.

Потому что поезд не остановится.

Кстати, отчего он остановился?

Подобрать пассажиров с полустанка? Глупости.

Машинисту захотелось по нужде? Если даже он в кабине был один... минут десять-пятнадцать тепловоз прекрасно обойдется без присмотра.

Тогда вот что: никаких бревен поперек рельс, никаких бульдозеров со вскинутыми ножами, никаких голых девиц со стоп-сигналами в руках.

Итак... живой и здоровый машинист спокойно справляет малую нужду в приоткрытую дверь кабины, женщина тревожно и чутко дремлет в своем купе, поезд на полном ходу пролетает роковой полустанок и благополучно уносится в ночь. А позади него, как и полагается, догорает Жижгород.

Надеюсь, я ничего не упустил.

6

Я чувствовал себя совершенно разбитым.

Если чего-то и хотелось, так это высосать разом всю минералку из горла винтом, рухнуть навзничь и просто лежать распластавшись, бессильно и бездумно, как выброшенная на берег камбала.

Но ощущение того, что я упускаю нечто важное, упорно не проходило.

Метнув в пространство безадресную порцию проклятий и осушив-таки бутылку до половины, я все же нашел в себе силы выйти из купе и двинуться в направлении локомотива. По пути без большого рвения постучался к соседке. Она сразу открыла — целая-невредимая и весьма недовольная тем, что ее потревожили. Смотрела на меня снизу вверх с нижней полки мутными со сна глазами и ждала, какими словами я стану объяснять свою докучливость.

— Вот что, — сказал я, стараясь быть как можно более убедительным. — Вам может угрожать опасность.

Она усмехнулась краешком рта и продолжала молчать. Ничего нового я ей не сообщил. В конце концов, никто давно уже не ощущал себя в безопасности.

— Это серьезно. — Я поразмыслил и решил, что таить козыри в подобной ситуации было бы скудоумно. — Если вы будете неосторожны, то никогда не увидите своего ребенка.

Ее лицо дрогнуло. Я подождал, последует ли вопрос, откуда мне известно о ребенке, однако она продолжала молчать, провалившись куда-то глубоко в свои мысли.

— Что бы ни случилось, — пустился я развивать успех, — не открывайте дверь никому... кроме меня. Могут найтись желающие сделать вам больно.

— Вы кто? — наконец спросила она.

— Первородное зло, — ответил я с иронией.

Рифма получилась довольно свободная, но, во всяком случае, не в пример благозвучнее обычно употребляемых для ответа на этот сакраментальный вопрос похабных зарифмовок.

И вряд ли она способна была предположить, что я не лгу.

— Так не откроете?

— Хорошо, — сказала она. Голос был надтреснутый, как случается, если долго ни с кем не приходилось разговаривать. — Не открою. Никому, кроме вас... А почему я должна вам доверять?