Книга Шестой моряк, страница 95 – Евгений Филенко

— Чем же они так тебя достали?

— Если я начну перечислять причины, по которым и палец о палец не ударю, чтобы изменить ход событий, то мы рискуем пропустить самое интересное...

— А ничего интересного не будет. Ты надеешься, что мир напоследок полыхнет фейерверком, дабы тебя развлечь? И напрасно: вначале тихонько угаснут люди, как догорающие свечи... да почти все уже угасли. Потом умрет техника — та, которая еще не умерла и способна себя поддерживать без человеческого участия. Потом все начнет тлеть и рассыпаться... и скоро совсем ничего не останется. Прах к праху...

— А потом?

— Этого я не знаю. Это за пределами Главной Задачи. Я умру вместе с техникой.

— Как же я сразу не догадался... Тебя создали сами люди?

— Ну да. Какой ты, оказывается тугодум!

— Я просто представить себе не мог, что такое возможно.

— Ты снова недооценил людей.

— Они всегда были большие мастера по саморазрушению. Но теперь, похоже, они придумали кое-что получше атомной бомбы и вирусных инфекций.

— В каком-то смысле я — вирус. Только не биологический, не компьютерный. Я — единственный представитель нового поколения. Волновой вирус.

— То есть ты распространяешься с электромагнитными волнами? Плывешь, как челн, по воле волн? И поэтому у тебя по определению нет материальной оболочки?

— А вот теперь ты порадовал меня смекалкой. Люди часто используют в своих целях то, что сами до конца не понимают. Так и с волнами. Их природа людям так и осталась неясна, но создать волновой вирус они сумели.

— И теперь ты знаешь, что такое волны, и готов им поведать?

— С какой стати? Я программа, конечно — очень сложная, способная себя модифицировать в рамках Главной Задачи, но всего лишь программа. Только средой моего функционирования являются не микросхемы компьютера, а волновое пространство этого мира. Я знаю свою природу, но природу своей природы мне знать не дано. Подозреваю, как и тебе тоже.

— Главная Задача — это уничтожение человечества?

— Нет. Как я теперь понимаю, такую цель никто не преследовал. Но, как мне кажется, в формулировке Задачи были допущены ошибки...

— Мне это так знакомо!

— Понимаешь, люди всегда это знали. В их искусстве много сюжетов о неверно высказанных желаниях и последовавшей за этим расплате. Джинны из бутылок... обезьяньи лапы... Но с удивительным упорством люди снова и снова играли с высшими силами, надеясь, что вот теперь-то! наконец! как никому и никогда прежде! им повезет.

— Да, люди всегда были самонадеянны... Но теперь, похоже, они доигрались, не так ли?

— Главная Задача вышла из-под контроля. Обратного пути нет, и все живые существа этого мира умрут. Собственно говоря они уже умерли почти все. — Он помолчал. — Возможно, левиафаны останутся. Ведь они, как и ты, не принадлежат этому миру.

— Я тоже умру. Как только будет снято граничное условие моего последнего Веления.

— Ты не скажешь мне?..

— Человек, который произнес Веление, давно умер. Но только с ним я могу говорить об этом.

— Забавно. Мы оба практически всемогущи. И оба теснимся в каких-то совершенно удивительных и нелепых клетушках, куда заключили нас и наше всемогущество существа слабые, эфемерные, не слишком умные...

— Ну, мы обязаны предоставить им хотя бы видимость равенства шансов... Так что же ты от меня хочешь?

— Почему ты решил, что я нуждаюсь в твоих услугах?

— Ты справедливо подметил: я вовсе не имею намерений помешать исполнению твоего Веления. Мы идем по этому миру разными путями, которые могли бы и не пересечься, не затей ты свою странную игру. Да, мы всесильны, но всесильны по-разному, в очерченных нашими Велениями границах. Мне от тебя ничего нужно. Но ведь ты хочешь использовать мою силу там, где сам бессилен, не так ли?

— Твоя прозорливость делает тебе честь. Но... если позволишь, я откроюсь тебе чуть позже.

— Хорошо, но ты можешь не успеть.

— Уж я постараюсь, чтобы твое Веление не исполнилось прежде, чем мы поговорим еще раз. И я больше не стану тебе мешать своими тестами на всемогущество.

— Так это были тесты?

— Ведь я должен был убедиться, с кем имею дело.

— Надеюсь, я был убедителен.

— Да, вполне.

— А теперь я должен вернуться к своим спутникам.

— Нет, не должен.

— Почему?

— Они тебе больше ни к чему.

— Видишь ли... Я давно уже не верю в случай. Все, что происходит в мире, не случайно. Все обусловлено приведенными в действие сложными и неочевидными механизмами причинно-следственных связей. Всякое событие становится следствием сочетания множества других событий. И само оно во взаимодействии с событиями, что уже случились, случаются прямо сейчас или случатся в самом ближайшем будущем, становится основой и причиной событийной цепи...

— ...с которой ты так ловко управляешься, как матрос с такелажем. Ты знаешь, что такое такелаж?

— В моем мореходном прошлом это называлось иначе.

— Зачем ты втолковываешь мне прописные истины о событиях и связях?

— Затем, что эти люди здесь не случайно. Они увязались за мной и шли через проклятый лес к этой станции не зря. Я уверен, в этом есть какой-то смысл.

— Никакого в том смысла нет. И они здесь только потому, что я им позволил. Быть может, я хотел доказать тебе, что есть события, которые не порождают новых событий. Подшутить над твоим почитанием казуальностей. Впрочем... тебе же нужно было о ком-то проявлять заботу, слушать чью-то болтовню, разнообразно утолять свой сенсорный голод. На самом деле все они давно мертвы.

— Мертвы?!

— Ну да, так же мертвы, как и мои посланники в поезде... и те, на реке... такие же мертвые, как и твои пламенные революционеры... ну, возможно, получше сохрани лись. А чего это ты вдруг так разволновался?

— Ну вот еще... с какой стати! Просто я всегда полагал, что уж что-что, а мертвого от живого всегда сумею отличить.

— А что, была такая необходимость?

...Еще бы не была! Во время штурма войсками Шуррукина стен Урука второразрядный придворный колдунишко Эркассэ каким-то совершенно непонятным для окружающих, а уж наипаче для самого себя, образом вдруг додумался до формулы биоэнергетической обратимости и принялся пачками поднимать из братских могил свежезахороненные трупы ратников. Причем без разбору, что своих, что чужих... те, движимые остаточными воспоминаниями, сцепились сызнова у городских стен, превратив день в ночь, а мир в ад... оба царя, Шуррукин и Лугаль Загеси, не придумали ничего лучшего, как бросить все наличные отборные части на восстановление порядка, живые смешались с мертвыми и в конце концов кое-как одержали верх. Но самая абракадабра началась, когда победители стали возвращаться в дома и шатры... и хорошо, если ратник банальнейшим образом нес свою же голову под мышкой или каким иным способом демонстрировал несовместимость собственных увечий с жизнью... я помню эти несколько безумных дней и ночей в кордоне у городских ворот, несусветные вердикты: «Живой... мертвый... живой... мертвый... мертвый...», вопли отчаяния «Да живой я, живой!..», и равнодушные отповеди «Колдун сказал: мертвый, значит — мертвый...»