Онлайн книга «Свет истины. Хроника второя»
|
Вот интересно, что делают благородные господа после ночи любви?.. Эомар вдруг понял, что произнес это вслух, хотя и шепотом. Девушка, однако, услышала, видать не спала. — Не сказать, что могу похвастаться таким уж сильно большим опытом, — слегка спросонья пробормотала она, — но обычно то же, что и какой-нибудь мужлан-мельник, попользовавшись батрачкой: отворачиваются к стене и принимаются храпеть. А бедная девица все считает дни и мучается — не прокисла ли настойка морковного корня и не подсунул ли знахарь какую-то дрянь за ее серебро… Это в лучшем случае. — А в худшем? — заинтересовался Счастливчик. — В худшем? — с затаенной горечью усмехнулась его возлюбленная. — Встает с твоей постели и идет к жене или к другой бабе. А ты как думал? — Ну, — у Эохайда промелькнуло ощущение, что сейчас можно быть откровенным и не стесняться. — Вроде им полагается читать своим возлюбленным стихи или петь серенады… Или серенады поют до того? — Точно, — Игерна приподнялась на локте, обратив на него вполне бодрый взгляд. — До того, как в эту постель залезут. Впрочем, бывает и после тоже. Насчет серенад это все вы, мужчины, мастера — лишь бы подол задрать позволили. Но поют, случается. А так — все как у людей. Неужто у тебя не было ни одной знатной дамы, чтобы от нее узнать такие вещи? — Да откуда же? — искренне усмехнулся Эохайд. — Да так… — Отважная передернула смуглыми плечами. — Если наших ребят послушать, то они перепробовали всех леди на Ледесме, за вычетом разве аббатисы Мирты… Капитан опять рассмеялся — настоятельница местной обители Анахитты восьмидесятилетняя старушенция, матерая ханжа, регулярно обрушивавшая проклятия на головы проституток Стормтона, по слухам, в молодости была изрядной греховодницей. — Нет, не завелось у меня знатных дам как-то, ну вот разве что ты… Вообще-то ему приходилось слышать от своих многочисленных (чего греха таить) продажных девиц слезливые рассказы про папу барона или графа, умершего накануне свадьбы с матерью красотки — горничной или прачкой, которую он, разумеется, полюбил прекрасной и чистой любовью. Ну, или на худой конец — о бедной сиротке-дворянке, обманом сданной в дом разврата злой мачехой. Но как все те же шлюхи объясняли, подобные истории они любят рассказывать, дабы выжать из сострадательного клиента слезу и пару скеатов сверх обычной платы. — Да, — она вновь усмехнулась, — как у нас в Малганьере говорили про глупых девок: «Думает, что у кабальеро все не так как у холопа, и даже корень — квадратный»… Он машинально отметил, что вообще-то, как любит говорить сама Игерна, она родом из Валиссы. Но мало ли — в пираты нечасто попадали путями прямыми и почти никогда — путями праведными. — Значит серенады и стихи, — повторила она. — Я бы спела, так ребята отдыхают. А вот насчет стихи почитать… Чего бы тебе почитать? Бряцая доспехом ржавым, В седле из кож человечьих, Въезжает Смерть в этот город И я выхожу навстречу… Копье из драконьей кости, И шлем — исполина череп… — растерянно подхватила строфы девушка. — Вот это да! Ты читал Лоренсо де Гаргару? Откуда? Это же «Последний защитник Архатены» — его и у нас-то не всякий знает… А еще что-нибудь? Счастливчик порылся в памяти. Смерть и Время царят на Земле, Ты владыками их не зови: Все, кружась, исчезает во мгле, Неподвижно лишь солнце Любви… — Ух ты! И Арсаф иб Фарим! — восхитилась Игерна. — Ну если ты прочтешь мне еще Савелиду, да еще «Каса дель Муэрте»… Можно и донью Савелиду, — пожал плечами Эохайд. …Но ты, у берега моря Стоящий на крепкой страже Морской тюремщик, запомни Высоких копий сверкание, Боев нарастающий грохот, Пляс языков пожара И волю людей, что проснулась, Став сильнее дракона… На этом познания по части стихов у него закончились, но продолжать и не требовалось. Игерна была просто потрясена и восхищена. — Нет, тут только Фаурицио Маро не хватает!. — Фра Фаурицио? Извольте, донна! — улыбнулся Эохайд. — Как раз к случаю… А был бы хоть час — я пропел бы Тебе о любви настоящей, О страсти — как солнце горячей, И как водопады звенящей. О девушке, что вдоль обрыва, Ходила и струи потока, В холодную глину кувшина Вливала с неспешностью сока. О парне из хижины горной, Что жил на соседней вершине, О муже с улыбкою черной, И сердцем мрачнее пустыни, О том, как клинки закаляют, И как избегают позора — О горьком горе и счастье Я спел бы тебе, о сеньора! Со мною у этих откосов Тебя б потянуло остаться… …Да ночь коротка, как наваха Зажатая в каменных пальцах, — закончила Игерна, поднимая руки в знак признания полного поражения. — И откуда ты всё это знаешь?? — Да так… — улыбнулся Счастливчик, надо сказать в глубине души довольный произведенным впечатлением. Мол, не из пенька тесали! — Стихи любил мой наставник, дон Хуан. — Ты учился у дона Хуана?! — теперь изумление Игерны стало совсем уж невообразимым. — Но ведь ты, как будто, не маг, да и он вроде умер лет десять тому… Брови Эохайда удивленно поползли верх, но тут он понял, что Игерна с чего-то решила, будто речь идет о знаменитом чародее пикаронов — Доне Хуане Марриягга, по слухам, кстати, живом и поныне, и скрывающемся где-то в пустыне Арисо на Иннис-Тон. — Да нет, Иг, ты не поняла, — рассмеялся он. — Это не тот дон Хуан. Дон Хуан да Коста — мой первый капитан. Давно, еще в Хойделл. И повинуясь настойчивому взгляду капитана Альери, принялся рассказывать то, о чем знали не все его близкие друзья. …Как известно всякому, особой любви между Эгерией и Хойделлом никогда не было. Но вот эгерийских беглецов почему-то на четырех островах жило немало — вопреки этой самой нелюбви, а может, и благодаря ней, кто знает: меньше шансов, что выдадут. И народу там хватало всякого. От простых матросов и поденщиков, бежавших от петли и каторги за богохульство, до обвиненных в ереси книжников и ученых мужей; от потомков танисцев, обвиненных в пресловутом «злокозненном исповедании языческой лжеверы предков их — вероломных захватчиков», до дворян самых чистых кровей, сподобившихся насадить на шпагу кого-то еще более высокородного. Вот из таких-то, по всему видать, и был дон Хуан да Коста эль Ферро, хозяин маленькой пинассы, промышлявшей торговлей и контрабандой между мысом Хинестеро до устья Замиты — самый первый капитан Эохайда, сделавший из него моряка… да и человека по большому счету. |