Книга Воевода, страница 27 – Юрий Корчевский

— Хорошо! — Федор огладил бороду. — Значит, в ближние дни и домой поедем.

Повозка и в самом деле притащилась через три дня.

Мы простились с Троекуровым, о радении которого Кучецкой обещал государю слово замолвить. Боярин поместный при этих словах Федора стрельнул в меня глазами, но я сделал вид, что меня происходящее не касается. Расставаясь, Федор протянул ему снятый с пальца перстень. Троекуров воспрял духом и оглядел своих дружинников — все ли видели, как сам государев стряпчий со своего пальца снял и подарил ему перстень?

Стряпчий уселся в повозку, я уложил в ногах драгоценный мешок с документами. Сам сел верхом, и мы тронулись в Москву.

Впереди и сзади ехали стрельцы с бердышами наизготовку, грозно поглядывая по сторонам. Кавалькада потянулась из села.

Антон с женою, стоя на околице, еще долго махали на прощание руками — Федор в награду щедро сыпанул им серебра.

Мы ехали по грунтовой дороге в Москву. Повозку с Федором трясло на ухабах, и я беспокоился — как он перенесет дорогу. Вообще Федор оказался мужиком стойким — при ранении пулей в кость и огнестрельном переломе с кровопотерей обычно бывает шок, и обычно при этом люди почти сразу теряют сознание от нестерпимой боли. Он же еще некоторое время после ранения держался в седле. Одним словом, крепок здоровьем и мужественен оказался московский боярин! А еще, наверное, сильное чувство долга и ответственности за мешок с добытыми такой ценой документами. Ведь только когда ему стало совсем уже плохо, он попросил меня о помощи. Я же в запарке ночного бегства от ляхов и внимания-то сразу на состояние стряпчего не обратил. Ну, скачет Федор, — значит, все в порядке.

Ехали долго, до вечера. Я уже беспокоиться за Федора начал — как бы хуже не стало.

Мы остановились на постоялом дворе, заполнив его целиком. Я осмотрел руку Федора и остался доволен его состоянием.

А на следующее утро — снова в путь. И так — десять дней.

Конечно, верхами добираться было бы значительно быстрее. Но этого не позволяло ранение Федора.

И вот настал день, когда мы добрались до предместий первопрестольной.

Въехав в город, наш небольшой отряд сразу направился к Посольскому приказу, что располагался тогда на Неглинной. Федор сам сошел с повозки, я подхватил мешок, и мы вошли в здание приказа. А навстречу уже спешил дьяк — поклон отвесил Федору, поздоровался. Федор поприветствовал дьяка, махнул мне правой — здоровой — рукой.

Я передал дьяку мешок, добытый нами с таким трудом.

— Сам грамотки просмотри. Самое интересное мне покажешь, да не медли — завтра к государю идти.

— Дык когда успеть мне? — опешил дьяк.

— Помощники у тебя для чего?

— Сделаем, боярин, как велишь, — склонился в поклоне дьяк.

— То-то! Прощевай.

Мы вышли. Я остановился на крыльце, раздумывая — сразу домой, в Вологду, возвращаться или отдохнуть на постоялом дворе?

Федор, уже усевшийся в повозку, повернулся ко мне.

— Ты чего встал, Георгий?

— Думаю вот — домой сразу ехать или…

Федор меня перебил:

— Я разве тебя отпускал? Ко мне домой едем, уж как-нибудь найдется комната да кусок хлеба для побратима.

«Кусок хлеба» обернулся длительным застольем. Федор ел и пил умеренно — больше говорил, но ни разу не проговорился за столом о том, где мы были и что делали. С негодованием повествовал о подлых ляхах, что делали вылазку на нашу землю, о ранении своем, сожалел об убитых ратниках своих, но о посещении Польского королевства, тайной миссии нашей и добытых документах — ни полслова. Хотя за столом сидели домашние да несколько бояр.

Честно говоря, я чертовски устал после дороги и, поев, мыслил только о постели. Федор, по-видимому, угадал мое состояние, потому как распорядился отвести меня в выделенную гостевую комнату.

— Отдыхай, я завтра — к государю, а там видно будет.

Я разделся полностью, сбросив с себя одежду и пропотевшее исподнее, и, впервые за много дней улегшись в постель, ощутил несказанное блаженство. Отрубился сразу и спал крепко до утра.

Утром меня разбудил слуга:

— Боярин, банька готова, не желаешь ли обмыться?

— Желаю, только вот исподнего чистого нет ли?

— Так твое уже постирано.

Мать твою! Вчера прислуга забрала из спальни и постирала мою одежду и белье, а я даже и не слышал, как кто-то заходил. Когда я не дома — в походе или ночую на постоялом дворе, и входит чужой — просыпаюсь мгновенно, и такая бдительность не раз меня спасала от верной гибели. Здесь же расслабился, почувствовал себя в безопасности.

— Хозяин где?

— И! Батюшка уж спозаранку уехал, не сказамши куда, а тебя велел не беспокоить.

Я с легким сердцем направился в баню в сопровождении холопа. Вымылся, попарился от души, не торопясь.

В предбаннике меня уже ждал цирюльник.

— Боярин, постричься надо, хозяин наказал — как гость в баньку сходит, привести его голову в порядок.

Спорить я не стал, нагишом и уселся на табурет. Цирюльник ловко заработал ножницами и расческой, оправив бороду и волосы на голове. Когда я встал, сам удивился — остриженные волосы лежали грудой на полу.

Пришлось снова пойти обмыться, и вышел я из мыльни, как новый пятак — чистый и сияющий. Осмотрев себя в медной полированной пластине, я остался доволен своим видом. Холоп подал мне мою же выстиранную и поглаженную одежду, проводил в трапезную.

Ел я в гордом одиночестве, да и то — все уже Давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.

После пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.

— Ну, помылся и поел?

— Твоими заботами, Федор.

— Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.

— Да я готов — пострижен и помыт.

Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.

— Эй, кто там?

В трапезную вбежал холоп.

— Одень боярина, как подобает, когда он к государю идет.

Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую — лазоревую, штаны немецкого сукна — коричневые, ферязь легкую, летнюю — зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок — новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.

— Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, — посоветовал холоп, знающий установленные правила.

Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но — представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги — мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было — дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…