Книга Воевода, страница 70 – Юрий Корчевский

— Этого добра хватает.

Хозяин вын!ел.

— Ты чего удумал, боярин?

— Надо их с толку сбить. Если засада на нас, то будут ждать двух верховых. Мы же с тобой в санях поедем, а на наших лошадей чучела посадим.

— Где их взять-то? — присвистнул Федор.

— Сейчас хозяин старье принесет, на конюшне соломой набьем. В темноте и не разглядишь сразу — живой кто едет или чучело это, — обмануть их надо.

Хозяин принес ворох старой одежды: дырявые штаны, ветхие рубахи — даже кожушок драный, сильно битый молью. Все это он брезгливо бросил у порога.

— Лошадь с санями где?

— Слуги запрягают. Лошадь-то опосля верните.

— В лучшем виде! Не боись, не тати мы.

Взяв в конюшне соломы, приготовленной для денников, мы набили потуже старую одежду, усадили чучела в седла своих лошадей и привязали. В предрассветной темноте да с расстояния в несколько шагов все выглядело натурально.

— Пистолет проверь, — сказал я Федору.

— Уже.

Уздечки наших лошадей мы привязали к задку саней.

Федор сел на облучок, я же лег на дно саней и прикрылся мешковиной. Пистолеты держал за пазухой, чтобы теплые были, не подвели на морозе. Тронулись.

— Федор, как заметишь что подозрительное — шумни, а то мне не видно ничего за бортами. И… это… по возможности — Серафима или Самоху в живых оставить надо.

— Ну ты сказал, боярин. Я же их в глаза не видел. И перед тем, как выстрелить, я что — имя спросить должон?

— Да это я так. Уж очень побеседовать с кем- то из них хочется.

— Оно понятно.

— Все, едем молча.

Тишину теперь нарушал лишь скрип полозьев по снегу да легкий стук копыт лошадей. Мы, по моим подсчетам, должны были уже на лесную дорогу выехать. Наверняка засада — если мы не ошибались, конечно, — подальше будет. У самого села не станут пакостить.

Напряжение нарастало. Как бы от волнения не нажать раньше времени курки взведенных пистолетов.

— Твою мать! — закричал во весь голос Федор.

И тут же громыхнул выстрел, второй… Стрелял не Федор, но где-то близко.

Я отбросил мешковину и сел в санях. В предрассветном сером уже сумраке к саням бежали две фигуры. Я вскинул пистолеты, нажал на курок одного и следом — другого. За моим дуплетом почти сразу громыхнул пистолет Федора. Я успел увидеть, как фигуры справа, по которым я стрелял, падают, и резко обернулся влево. И с этой стороны к саням бежали двое, размахивая чем-то железным. Чем именно — было плохо видно из-за темноты.

Я бросил бесполезные уже пистолеты в сани, перевалился через борт и оказался на коленях в снегу. Почти тут же в сани ударило лезвие топора.

Рывком вскочив на ноги, я рванул саблю из ножен и без замаха полоснул по разбойнику. Негодяй успел отскочить, но концом лезвия я его все же достал. Полушубок на нападавшем расползся на животе, обнажив белеющее исподнее.

Рядом с лошадьми слышался звон ударов. Там сражался Федор. Прыжком я вскочил в сани и сверху атаковал врага, нанеся ему серию ударов. Разбойник не уклонялся, но успевал прикрываться топором. Попадая по железу, сабля высекала искры. Что-то мой противник больно ловок для простого крестьянина!

Разбойник отбил очередной удар и неожиданно кинул в меня топор. Каким чудом я успел уклониться, и сам не пойму — лезвие только слегка задело рукав, распоров его на плече.

Оставшись безоружным, разбойник кинулся бежать в лес, я — за ним. Подвела его крестьянская привычка носить зимой валенки. По снегу в них не побежишь так быстро, как в сапогах.

Через десяток метров мне удалось догнать его и ударить тупой стороной клинка по голове. Разбойник ничком рухнул в снег. Воткнув рядом с ним саблю, я расстегнул его пояс и связал ему обе руки. Пусть полежит, надо Федору помочь.

Я схватил саблю и кинулся к дороге. Но Федька-заноза справился и сам. Его противник лежал на снегу с отрубленной кистью, а Федька, матерясь сквозь зубы, перетягивал предплечье снятым с татя поясом, пытаясь остановить кровь.

— Вот, боярин, — тяжело дыша, проговорил он, — как ты и просил — живой.

— Я своего тоже спеленал. Пойдем, других посмотрим.

Бросив пленника на дороге, мы сошли к лесу.

Оба разбойника, в которых стрелял я, были мертвы. Пошарив но деревьям, что росли близ дороги, мы нашли две брошенные пищали. Так вот откуда эти два выстрела!

— Куда же они стреляли?

Мы вернулись к лошадям.

— Боярин, посмотри-ка!

Я подошел поближе. Оба чучела были просто изорваны в клочья картечью. Представляю, что было бы, если бы в седлах сидели мы! Мертвяки без права на реанимацию.

Федька сбросил чучела на землю и зашвырнул в лес.

Мы подошли к моему пленнику. Он уже очухался и зубами пытался развязать узел на ремне. Увидев нас, завыл, заревел, как медведь раненый.

— Заткнись! — бросил ему Федор. — А то я тебе сам рот заткну.

Мы подхватили его под руки и поволокли к саням. Темень уже сменилась сероватой мглой и, присмотревшись, я узнал Серафима.

— А-а-а, старый знакомый!

— Я тебя не знаю, в глаза допрежь не видел.

— Зато я тебя с Иваном, подельником твоим, видел.

При упоминании об Иване Серафим дернулся.

— Ну, рассказывай!

— Что говорить? — срывающимся голосом спросил Серафим, искоса поглядывая на саблю.

— Почему на нас напал, разбойник!

— Я не разбойник. С Москвы еду, да преследовать меня стали двое верхами. Думал — ограбить хотят да порешить, вот и решил упредить.

— Ловко сочиняешь байки. А с Иваном чего замышлял?

— Ничего, по торговле мы.

— А как насчет казенного обоза с золотом?

Серафим снова дернулся.

— Вот сука, Иван, — сдал! — чертыхнулся тать.

— Ты говори — где засаду намечали, да сколько человек будет.

— Ничего не скажу, пропадите вы пропадом!

Я засмеялся.

— Ты еще меня не знаешь. Сейчас все расскажешь — даже запоешь, ежели попросим.

Серафим только сплюнул.

— Как знаешь. Федор, тащи сюда второго.

Федор подтащил раненого. Тот был бледен и

стонал.

— Как звать-то тебя?

— Самохой кличут.

— И кто же тебя надоумил на нас напасть?

— Вот он! — Глаза Самохи злобно уставились на Серафима.

— Ты же не дите малое, неразумное — взрослый мужик, а на пакость согласился.