Книга Ушкуйник, страница 31 – Юрий Корчевский

Из люка выбрасывали кожаные мешочки, приятно позвякивающие при падении. Показалась голова Прокопия. Глаза его были красные, слезились. Он надрывно кашлял.

— Не могу больше! Дышать нечем!

Из люка выбросили ещё два мешочка, затем показался старик.

— Всё, больше ничего нет.

— Ступай!

Старик, кашляя и покачиваясь, ушёл.

— Отдышался?

Михаил сдёрнул с обширного ложа шёлковое покрывало, уложил мешочки в центр, связал в узел.

— Неси на ушкуй!

— А ты как же?

— Наши вот-вот вернуться должны.

И правда. Едва Прокопий вышел в переулок, сгибаясь под тяжестью узла, как во двор вбежали ушкуйники.

— Михаил! Как ты?

— Жив. Трофеи на судах?

— Конечно! Надо убираться отсюда. В конце переулка ордынцы собрались — много, бой идёт.

Все выбежали на улицу. Не более чем в полусотне аршин от них человек двадцать ордынцев теснили пяток пеших воинов.

— Помогайте!

Ушкуйники бросились к дерущимся. А Мишка проскользнул вправо по переулку. Надо было найти помощь. Едва он выскочил на улицу, как чуть не был сбит конской грудью. По улице от ворот ехали всадники.

— Там татары наших бьют! — закричал Михаил. — Срочно помощь нужна.

Те свернули в переулок, пустили коней в галоп. Михаил бежал за ними. Пешие ратники, завидев подмогу, расступились, и всадники врезались, смяли врага лошадьми. Пешие воины и ушкуйники стали добивать ордынцев.

И вот, наконец, всё кончено! Тяжело дыша, они оглядели друг друга. Все — в пятнах своей и чужой крови, кольчуги на ратниках кое-где рассечены — словом, видок ещё тот.

— Идите во двор и умойтесь в бассейне, уж больно вы страшны, — поморщился старший из воинов. Подошёл к Мишке.

— Ты помощь привёл? — Я.

— Как звать-то?

— Михаилом. Ушкуйник я хлыновский.

— А меня — Захарием, я десятник из Белой Холуницы. Только вот из десятка моего половина полегла. Хоть войско ханское и ушло в поход, да во дворце охрана сильная осталась. Пешая рать там сейчас с ней дерётся, а конники им помогают. И Костя Юрьев там.

— Может — плюнуть на дворец-то? И во дворах трофеев хватает. Не то людей много потеряем.

— У Кости заморочка! Он непременно дворец ханский захватить желает. Ценности главные — там. Их забрать, а дворец сжечь. Это ведь самое гнездо разбойничье. И теперь, когда мы проникли в сердце ордынцев, от сумасшедшей задумки отступится ли наш лихой предводитель?

— Так-то оно так. Только и медлить нельзя. Сам же Костя предупреждал — три дня, потом уходим. Неизвестно, есть ли у хана резервы и где они. А если дворец поджечь, дым от пожара внимание привлечет.

— Всё правильно говоришь, Михаил, только в набеге воевода — Костя, и потому его слово — закон. Ладно, пошли, умоемся.

Они вошли во двор, стали умываться в бассейне. А из дома в это время доносились визги и крики.

— Дорвались мужики, девок сильничают, — бросил Захарий.

— Как не вовремя! Время только переводят на пустые утехи.

А воины уже выводили стыдливо отворачивающихся связанных молодых женщин, отобранных из гарема — самых красивых, и вели их к пристани.

— В полон взяли, — с удовольствием отметил десятник, смачно проглотив слюну.

В Михаиле купец проснулся.

— На кой они нужны? На обратной дороге их поить-кормить надо, охранять, чтобы не убежали. Тут своим людям места в обрез! Суда-то не безразмерные. Невольник по весу куда как больше тянет, чем даже одно блюдо из золота, а стоит много меньше. Где резон?

— А нехай! — отмахнулся десятник, вожделенно ощупывая глазами станы уводимых в полон красавиц.

Не стал настаивать Михаил на своей правоте, такой очевидной для любого сметливого купца. Но только, похоже, не для воина! Десятник — бывалый, опытный, а таких простых вещей не понимает. Вот и не блюдёт выгоды своей.

«Ну, набалуются на обратном пути ратники с бабами, натешатся вволю, а потом что? — досадовал Мишка. — Потрёпанные девки на торгу от силы рубль стоят. А на кожаный мешочек с серебром всю жизнь прожить можно без нужды, тратя с умом».

Тем временем за девками ратники поволокли ковры, рулоны тканей. «Вот бестолковые-то!» — не мог успокоиться недальновидности ратников купец.

До вечера Михаил со своими ушкуйниками успел ещё четыре дома обойти. Брали самое ценное, не размениваясь на ковры и меха. В сумерки уже вернулись на пристань. С облегчением встретили их кормчие, всё это время неотлучно находившиеся при суднах. И первый вопрос — к Михаилу и ушкуйникам:

— Все живы?

— Прохор да Поликарп погибли.

— Эдак к третьему дню и грести-то некому будет.

— А у вас тут как?

Павел повёл Михаила на суда, показал рукой на осадку.

Да-а! С виду вроде как и груза немного, а ушкуи и ладья просели под тяжестью. Конечно, злато-серебро тяжёлые, осадку большую дают, зато весь груз внизу находится, остойчивость хорошая.

На ладье Михаил приметил рулоны с коврами.

— На кой они нам?

— Так это судовые ратники, что Юрий гребцами посадил, натащили.

— Отдайте на другие суда. Впредь брать только самое ценное. Никаких ковров, тканей или невольников. Пусть другие дурака валяют, коли кому охота.

— О, слово мудрого человека слышу! — расплылся в улыбке Павел. — По словам — старик, а посмотришь — юноша. Ну, как там в городе? Не томи, рассказывай!

— Тяжко добыча даётся! Кто ж из богатеев так ценности отдаст? Наши почти за каждый дом дерутся. А основные силы рати у дворца ханского сражаются. Золото на дверях у входа им покоя не даёт, — пробурчал досадливо Михаил.

— Костя не только по мошне хана ударить хочет, а и уязвить! — попытался заступиться за Юрьева Павел.

— Павел, есть охота, — отмахнулся Мишка. — Мы ведь весь день, почитай, не евши.

— Так мы кулеш уже сварили. Как штурм начался, мы костры развели. И лепёшки свежие вместо хлеба.

— Годится, угощай.

Ели молча. Все устали и, едва поев, улеглись спать. Завтра снова колготной день ждёт.

Михаил тоже улёгся. В городе кое-где были видны отсветы пожаров, доносились крики. «То ли судовая и конная рати продолжают штурм дворца, то ли мародёры да освобождённые невольники занимаются грабежами», — терялся в догадках уставший Мишка, проваливаясь в сон.

Что удивительно, утром, как ни в чём не бывало, снова раздались крики муэдзинов, призывающие правоверных жителей на утреннюю молитву. А объяснялось всё просто: как ордынцы не трогали христианские церкви и священников, так и Костя строго-настрого запретил своим ратникам входить в мечети и обижать мулл.