Онлайн книга «Generation «П»»
– О! – воскликнул Татарский, хлопнул себя по лбу, вытащил записную книжку и открыл ее на букве «О»: Одеколоны молодежной линии (независимо от производителя), – записал он. – Связать с деньгами и императором Веспасианом (налог на сортиры, слоган «Деньги не пахнут»). Видеоряд произвольный. Пример: ДЕНЬГИ ПАХНУТ! «БАНДЖАМИН» НОВЫЙ ОДЕКОЛОН ОТ ХУГО БОСС Спрятав книжку, он почувствовал, что пик мерзостного ощущения уже прошел и он вполне в силах дойти до стойки и взять что-нибудь выпить. Ему хотелось текилы, но, добравшись до бармена, он почему-то взял «смирновки», которую терпеть не мог. Проглотив порцию прямо у стойки, он взял еще одну и пошел назад к своему столу. У него успел появиться сосед, мужик лет сорока с длинными сальными волосами и бородкой, одетый в какую-то несуразную курточку с вышивкой, – по виду типичный бывший хиппи, один из тех, кто не сумел вписаться ни в прошлое, ни в настоящее. На шее у него висел большой медный крест. – Простите, – сказал Татарский, – я здесь сидел. – И садись на здоровье, – сказал сосед. – Тебе что, весь стол нужен? Татарский пожал плечами и сел напротив. – Меня Григорием зовут, – приветливо сказал сосед. Татарский поднял на него утомленные глаза. – Вова, – сказал он. Встретившись с ним взглядом, Григорий нахмурился и жалостливо покачал головой. – Во как колбасит тебя, – сказал он. – Нюхаешь? – Так, – сказал Татарский. – Бывает изредка. – Дурак, – сказал Григорий. – Ты только подумай: слизистая оболочка носа – почти что открытый мозг… А откуда этот порошок взялся и кто в него какими местами лазил, ты думал когда-нибудь? – Только что, – признался Татарский. – А что значит – какими местами? Какими в него местами лазить можно, кроме носа? Григорий оглянулся по сторонам, вытащил из-под стола бутылку водки и сделал большой глоток из горлышка. – Может, знаешь, был такой писатель американский – Харольд Роббинс? – спросил он, пряча бутылку. – Нет, – ответил Татарский. – Мудак он полный. Но его читают все учительницы английского. Поэтому в Москве так много его книжек, а дети так плохо знают язык. У него в одном романе фигурировал негр, ебырь-профессионал, который тянул богатых белых теток. Так этот негр перед процедурой посыпал свою… – Понял, не надо, – проговорил Татарский. – Меня вырвет сейчас. – …свою огромную черную залупу чистым кокаином, – с удовольствием договорил Григорий. – Ты спросишь: при чем здесь этот негр? Я тебе отвечу. Я недавно «Розу Мира» перечитывал, то место, где о народной душе. Андреев писал, что она женщина и зовут ее Навна. Так мне потом видение было – лежит она как бы во сне, на белом таком камне, и склонился над ней такой черный, смутно видимый, с короткими крыльями, лица не разобрать, и, значит, ее… Григорий притянул руками к животу невидимый штурвал. – Хочешь знать, что вы все употребляете? – прошептал он, приближая к Татарскому искаженное лицо. – Вот именно. То, чем он себе посыпает. И в тот момент, когда он всовывает, вы колете и нюхаете. А когда он вынимает, вы бегаете и ищете, где бы взять… А он все всовывает и вынимает, всовывает и вынимает… Татарский наклонился в просвет между столом и лавкой, и его вырвало. Осторожно поднял глаза на бармена: тот был занят разговором с кем-то из посетителей и вроде ничего не заметил. Поглядев по сторонам, он увидел на стене рекламный плакат. Изображен на нем был поэт Тютчев в пенсне, со стаканом в руке и пледом на коленях. Его проницательно-грустный взгляд был устремлен в окно, а свободной рукой он гладил сидящую рядом собаку. Странным, однако, казалось то, что кресло Тютчева стояло не на полу, а на потолке. Татарский опустил взгляд чуть ниже и прочел слоган: UMOM RUSSIJU NYE PONYAT, V RUSSIJU MOJNO TOLKO VYERIT. «SMIRNOFF» Все было спокойно. Татарский разогнулся. Он чувствовал себя значительно лучше. Григорий откинулся назад и сделал еще один глоток из бутылки. – Отвратительно, – констатировал он. – Жить надо чисто. – Да? А как это? – спросил Татарский, вытирая рот салфеткой. – Только ЛСД. Только на кишку, и только с молитвой. Татарский помотал головой, как вылезшая из воды собака. – Где ж его взять-то? – Как где? – оскорбился Григорий. – Ну-ка, перелезай сюда. Татарский послушно встал со своего места, обошел вокруг стола и подсел к нему. – Я их уже восемь лет собираю, – сказал Григорий, вынимая из-под куртки небольшой альбом для марок. – Глянь-ка. Татарский раскрыл альбом. – Ни фига себе, – сказал он. – Сколько их тут разных. – Это что, – сказал Григорий. – У меня здесь только на обмен и на продажу. А дома у меня две полки таких альбомчиков. – А они что, все по-разному действуют? Григорий кивнул. – А почему? – Во-первых, разный химический состав. Я сам глубоко не вникал, но к кислоте всегда что-то подмешано. Фенаминчик там, барбитура или еще что. А когда все вместе действует, эффект получается кумулятивный. Но все-таки самое главное – это рисунок. Ты ведь никуда не можешь деться от факта, что глотаешь Мэла Гибсона или красную гвоздику, понимаешь? Твой ум это помнит. И когда кислота до него доходит, все идет по намеченному руслу. Трудно объяснить… Ты ее вообще ел хоть раз? – Нет, – сказал Татарский. – Я больше по мухоморам. Григорий вздрогнул и перекрестился. – Тогда чего тебе рассказывать, – сказал он, поднимая на Татарского недоверчивый взгляд. – Сам понимать должен. – Да я понимаю, понимаю, – сказал Татарский небрежно. – А вот эти, с черепом и костями, их тоже кто-то берет? Есть любители? – Всякие берут. Люди ведь тоже всякие. Татарский перевернул страницу. – Ух ты, красота какая, – сказал он. – Это Алиса в Стране чудес? – Ага. Только это блок. Двадцать пять доз. Дорогой. Вот эта хорошая, с распятием. Только не знаю, как она на твои мухоморы ляжет. С Гитлером не советую. Сначала круто, но потом обязательно будет несколько секунд вечных мучений в аду. – Как это – несколько секунд вечных мучений? Если всего несколько секунд, то почему они вечные? – Это только пережить можно. М-да. А можно и не пережить. – Понял, – сказал Татарский, переворачивая страницу. – А твой глюк по «Розе Мира» – он у тебя от какой был? Здесь она есть? |