Онлайн книга «Священная книга оборотня»
|
– Веру не выбирают, – сказал он угрюмо. – Как и родину. – Но ведь религия нужна, чтобы дать надежду на спасение. На что же ты надеешься? – Что Бог простит мне темные дела. – И какие же у тебя темные дела? – Известно какие. Образ Божий потерял. И ты вот… Я чуть не задохнулась от негодования. – Значит, ты считаешь меня не самым светлым и чистым, что есть в твоей волчьей жизни, а, наоборот, темным делом, которое тебе искупать придется? Это меня? Тебе, волчина позорный? Он пожал плечами. – Я тебя люблю, ты знаешь. Дело не в тебе лично. Просто живем мы с тобой, того… – Что – того? Он выпустил клуб дыма. – Во грехе… Мой гнев моментально угас. Вместо этого мне стало так весело, как давно уже не было. – Так, интересно, – сказала я, чувствуя, как по горлу поднимаются пузырьки смеха. – Я, значит, твой грех, да? – Не ты, – сказал он тихо, – а это… – Что? – Хвостоблудие, – сказал он совсем тихо и опустил глаза. Я укусила себя за губу. Я знала, что смеяться ни в коем случае нельзя – он делился со мной самым сокровенным. И я не засмеялась. Но усилие было таким, что из-за него на моем хвосте вполне мог появиться новый серебряный волосок. Он, значит, и термин придумал. – Только не обижайся, – сказал он. – Я тебе честно все говорю, как чувствую. Хочешь, я врать буду. Только тогда ведь смысла не будет друг с другом говорить. – Да, – сказала я, – ты прав. Просто все это как-то неожиданно. Несколько минут мы молчали, глядя, как покачиваются под ветром верхушки разросшихся зонтиков. – И давно ты это… веруешь? – спросила я. – Уже лет пять как. – А я, если честно, думала, ты больше по нордическому пантеону. Фафнир там, Нагльфар. Фенрир, Локи. Сны Бальдра… – Это все тоже, – смущенно улыбнулся он. – Только это внешнее, шелуха. Как бы обрамление, эстетика. Ну, знаешь, как сфинксы на берегу Невы. – И как же ты дошел до такой жизни? – Я в юности Кастанедой увлекался. А потом прочел у него в одной из книг, что осознание является пищей Орла. Орел – это какое-то мрачное подобие Бога, так я понял. Я вообще-то не трус. Но от этого мне страшно стало… В общем, пришел к православию. Несмотря на определенную двусмысленность ситуации. Я ведь тогда уже волком был, три года как приняли в стаю. Тогда у нас стая еще была, полковник Лебеденко жив был… Он махнул рукой. – Осознание является пищей Орла? – переспросила я. – Да, – сказал Александр. – В это верили маги древнего Юкатана. Все-таки какой еще мальчишка, подумала я с нежностью. – Глупый. Это не осознание является пищей Орла. Это Орел является пищей осознания. – Какой именно Орел? – Да любой. И маги древнего Юкатана тоже, вместе со всем своим бизнесом – семинарами, workshop'ами, видеокассетами и пожилыми мужественными нагвалями. Все без исключения является пищей осознания. В том числе я и ты. – Это как? – спросил он. Я взяла у него сигару и выпустила облако дыма. – Видишь? Он проследил взглядом за его эволюцией. – Вижу, – сказал он. – Осознаешь? – Осознаю. – Оборотень – как это облако. Живет, меняет форму, цвет, объем. Потом исчезает. Но когда дым рассеивается, с осознанием ничего не происходит. В нем просто появляется что-то другое. – А куда осознание идет после смерти? – Ему нет надобности куда-то идти, – сказала я. – Вот ты разве идешь куда-то? Сидишь, куришь. Так и оно. – А как же рай и ад? – Это кольца дыма. Осознание никуда не ходит. Наоборот, все, что куда-то идет, сразу становится его пищей. Вот как этот дым. Или как твои мысли. – А чье это осознание? – спросил он. – И это тоже является пищей осознания. – Нет, ты вопрос не поняла. Чье оно? – И это тоже, – терпеливо сказала я. – Но ведь должен… – И это, – перебила я. – Так кто… Тут до него, наконец, дошло – он взялся за подбородок и замолчал. Все-таки объяснять такие вещи в отвлеченных терминах трудно. Запутаешься в словах: «В восприятии нет ни субъекта, ни объекта, а только чистое переживание трансцендентной природы, и таким переживанием является все – и физические объекты, и ментальные конструкты, к числу которых относятся идеи воспринимаемого объекта и воспринимающего субъекта…» Уже после третьего слова непонятно, о чем речь. А на примере просто – пыхнул пару раз дымом, и все. Он вот понял. Или почти понял. – Что же это все, по-твоему, вокруг? – спросил он, забирая у меня сигару. – Как в «Матрице»? – Почти, но не совсем. – А в чем разница? – В «Матрице» есть объективная реальность – загородный амбар с телами людей, которым все это снится. Иначе портфельные инвесторы не дали бы денег на фильм, они за этим следят строго. А на самом деле все как в «Матрице», только без этого амбара. – Это как? – Сон есть, а тех, кому он снится – нет. То есть они тоже элемент сна. Некоторые говорят, что сон снится сам себе. Но в строгом смысле «себя» там нет. – Не понимаю. – В «Матрице» все были подключены через провода к чему-то реальному. А на самом деле все как бы подключены через GPRS, только то, к чему они подключены, – такой же глюк, как и они сами. Глюк длится только до тех пор, пока продолжается подключение. Но когда оно кончается, не остается никакого hardware, которое могли бы описать судебные исполнители. И никакого трупа, чтобы его похоронить. – Вот тут ты не права. Это как раз бывает сплошь и рядом, – сказал он убежденно. – Знаешь, как сказано – пусть виртуальные хоронят своих виртуалов. Погребающие и погребаемые реальны только друг относительно друга. – Как такое может быть? Я пожала плечами. – Погляди вокруг. Он некоторое время молчал, размышляя. Потом хмуро кивнул. – Жаль, не было тебя рядом, чтобы объяснить. А теперь уж чего… Жизнь сделана. – Да, попал ты, бедолага, – вздохнула я. – Двигай теперь точку сборки в позицию стяжания Святаго Духа. |