
Онлайн книга «Форпост. Право победителя»
Литовец делал странные движения руками, как будто пытался плыть, мотал головой и пробовал подняться. В монокуляр Иван хорошо рассмотрел обрезанные уши и располосованную ножами спину. — Кожу снимали. — Что? — не расслышал Лукин. — Кожу со спины ему сняли, да уши обрезали. А так — жив ещё. — Маляренко искоса наблюдал за реакцией Игоря. «Молодец!» Парень не стал устраивать истерики и бесноваться с пеной у рта, а лишь немного побледнел и крепко сжал челюсти. На щеках перекатывались желваки. «Эге! Что-то будет». Жалости к будущим покойникам, пока ещё спокойно стоявшим на пляже, Иван не испытывал совершенно. — Ты на всякий случай имей в виду, мил человек, что патронов-то у нас — одна обойма. — Я понял, Иван Андреевич. — Лукин сплюнул и пошёл собираться. — Франц, давай к берегу! В десант пошли сам Иван и два Игоря. Связанный диверсант валялся в трюме, а на самой «Беде», которая отвернула в море, остался только немец. Высадку русских моряков в двадцати метрах от пляжа толпа встретила ошеломлённым молчанием. Подняв над головами автоматы, по грудь в воде, три мрачных мужика решительно шли на берег. Страшно закричала женщина, за ней ещё одна. Потом плач подхватили ещё несколько женщин. Толпа подалась назад и рассыпалась, на песке остались лишь Аудрюс и воющие вдовы. Литовец умер через полчаса, так и не придя в сознание. На нём, что называется, не осталось живого места. Было видно, что моряка пытали очень долго, умело и вдумчиво. Лукина проняло. Парень облизал ссохшиеся губы и, едва сдерживаясь, процедил: — Верите — нет, Иван Андреич, вернусь сюда. Обязательно вернусь. Соберу ребят и всех… Костяшки сжатого изо всех сил кулака побелели и затрещали. — Верю, Игорь, верю. Да заткнись ты! Иван от всей души отвесил пинка особо громко воющей бабе. В ней что-то хрустнуло, она всхлипнула и вырубилась. Над пляжем повисла тишина. «Так. Не считая этой дуры, имеем ещё четырёх баб. Неплохо». Второй Игорь согнал пленниц в кучу и, надавав для профилактики тумаков, вязал женщинам руки их собственной одеждой. Полунагие пленницы смотрелись очень аппетитно — все они были довольно молоды и стройны. И, кстати, замученными совсем не выглядели. Припомнив, в каком виде он вывозил отсюда русских женщин и девочек, Иван почувствовал, как в нём мутной волной поднимается ненависть. «Суки! Самым скотам вас отдам! На самые глухие хутора!» Среди двадцати «женишков», вкалывающих сейчас у него в усадьбе, было несколько таких «кадров», рядом с которыми Иван не хотел бы жить ни за какие коврижки. Штурмовать укреплённый лагерь глупо. Это понимали все. Даже кипевший ненавистью Лукин. Что делать дальше, было непонятно, и Иван скрепя сердце мигнул Францу зеркальцем, подзывая «Беду» обратно к берегу. Пяток баб — это мало, но лучше, чем ничего. — Шеф, глянь. — Лукин недобро смотрел в степь. — Идёт кто-то. Этим «кем-то» оказалось то самое маленькое чмо. Тощий и худой оборванец, ростом метр с кепкой, тащил за собою пустую корзину из-под овощей. В другой руке у него была кривая палка с привязанным к ней серым от грязи бывшим белым платком. Чмо заискивающе улыбалось и что-то лепетало на непонятном языке. Иван сплюнул. — Ком, бля! Вот держи, — он выдрал из блокнотика Аудрюса страничку с именами женщин, — ту хавер [17] понял, бля? Для верности Маляренко показал два пальца и ткнул в циферблат часов. — Го! Маленький человечек понятливо кивнул и припустил обратно к посёлку. «Как же пить хочется!» Питер открыл глаза и огляделся. Он всё-таки попал на эту чёртову лодку! «Вот дерьмо!» Последнее, что он помнил, — это тёмная зелёная вода над головой. Он утонул. А эти русские, его, видимо, спасли. «Вот дерьмо!» Питера основательно связали по рукам и ногам. Сбежать отсюда было невозможно. Канадец вздохнул и успокоился. Смерти он не боялся, просто было очень жаль оставлять одинокой жену. А ещё жаль, что он не увидит, как вырастет сын. Надо было срочно с кем-нибудь поговорить, и Ваня велел вытащить из трюма пленника. Увидав связанного, но живого мужчину, одна из пленниц, апатично сидевших на песке с потухшими глазами, вдруг подскочила, как сумасшедшая, и разрыдалась от счастья. «Угу, а вот и супруга. Маленький, ну что ж ты так дёргаешься-то? Ну и что, что жена твоя почти голая? Победители, однако, имеем право, хе-хе-хе!» Лукин засандалил мужику в челюсть, а Игорь, дежуривший возле баб, пинками успокоил остальных. Разговора не получилось. Ровно через два часа к пляжу вышли десяток испуганных и побитых женщин, «мелкий» и четверо здоровых лбов с палками. Увидав русских, конвоиры напоследок придали ускорение невольницам и отвалили обратно в степь, от греха подальше. «Мелкий» тряс головой, улыбался и, показывая на валяющуюся пустую корзину, требовательно лопотал. «Ну, Снусмумрик!» Больше всего Ивану хотелось просто убить их всех. Чмо. Диверсанта. Конвоиров. «Млять!» — Лукин! Иван пересчитал женщин. Вместе с пленницами выходило пятнадцать голов. Пополнение, честно говоря, Маляренко сильно порадовало — женщины были не старые и не уродливые. За исключением четырёх азиаток, все остальные — белые. «Мелкий» протянул список — напротив половины имён стояли галочки. — Фу-у-у-уд? — Игорь, Франц! Пятнадцать корзин сюда тащите. Иван посмотрел на пленного и его жену. — Хрен с ним. Четырнадцать. Питер сидел на песке, обняв любимую, и смотрел вслед уходящему кораблику. Рядом крутился Коротышка Ло, пискляво командуя носильщиками, — русские честно расплатились за женщин. Их капитан перед уходом посмотрел Питеру в глаза и, сунув ему в руки несколько мятых листочков, на корявом английском языке попросил о помощи. «Хорошо. Жизнь. Там. Еда. Много. Дружба. Посмотри имя. Список. Уговори. Пожалуйста!» Линда, наконец, успокоилась и затихла. Питер осторожно поцеловал любимую и, косясь на могилу замученного арабами литовца, сунул список себе в карман. «Я осторожненько…» ГЛАВА 13,
в которой Иван отдаёт долги и затевает новое путешествие Привезя первую партию невольниц, Маляренко впервые столкнулся с открытым бунтом. Драки между «женихами» за желанную добычу и делёж понравившихся женщин постепенно переросли в откровенную агрессию по отношению к Хозяину. Богатой и комфортной жизни Маляренко завидовали все. Но молча и внутри. А тут, что называется, прорвало. |