Книга Жизнь после жизни, страница 69 – Александра Маринина

— Не поздно, — ответила она. — Я не только не сплю, я даже вообще не в усадьбе. А что случилось?

— Есть кое-какая информация. Мы могли бы встретиться?

— Вы на работе?

— Да, пока сижу.

— Я могу заехать. Если вас устроит, то буду минут через… — Она напрягла глаза, чтобы в темноте определить хотя бы примерно, где находится. Машина как раз проезжала через дамбу, дальше прямо по проспекту Победы, потом налево на Федеративную — и вот оно, здание, где располагаются правоохранительные органы. — Минут через десять.

— Буду ждать, — коротко ответил Вторушин.

Интересно, какая такая, у него информация? И почему позвонил он, а не Федулов? Впрочем, какая разница, работают-то они вместе.

Здание в двенадцатом часу ночи было пустым и гулким, дежурный на первом этаже с сомнением глянул на Настю и не пропустил ее, пока не получил по телефону подтверждение капитана Вторушина, что он ее ждет. Илья сам спустился за ней на первый этаж и проводил в кабинет, хотя дорогу она прекрасно помнила.

— Хотите чаю? — спросил он, повесив Настану куртку на вешалку. — Холод сегодня просто собачий.

— Хочу, — призналась она.

Она так расслабилась в убаюкивающем покачивании машины, что никак не могла собраться и взбодриться.

Вторушин заварил ароматный зеленый чай, разлил в красивые чашки, которые достал из стоящего за его спиной шкафа, и открыл толстый ежедневник.

— У меня информация по поводу насильников, дело которых вела Павлова. — Он полистал ежедневник и нашел нужную страницу. — Мы за сегодняшний день почти все узнали. Значит, тот, который был зависимым и глуповатым, умер на зоне во время отбытия наказания. Острый перитонит, спасти не успели. Остались двое.

Он на несколько секунд умолк и что-то обвел красной шариковой ручкой в ежедневнике.

— Эти двое освободились условно-досрочно, один в седьмом году, другой в восьмом. Тот, который освободился в седьмом году, до Томилина так и не доехал, по дороге из зоны напился, влез в драку и получил новый срок за тяжкие телесные повреждения. Сейчас сидит и сидеть будет еще долго.

— Это который? — уточнила Настя. — Тот, что состоял на учете в диспансере и любил устраивать поджоги?

— Именно.

Илья снова уткнулся в свой талмуд, что-то поискал глазами и обвел красной ручкой.

— А третий?

— Третий вернулся в Томилин, проживает по адресу… Впрочем, вам адрес, наверное, не нужен?

— Не нужен, — согласилась Настя. — Адрес нужен вам. Что-нибудь узнали о том, как он сейчас живет?

— Очень немногое, но даже это немногое вызывает подозрения. Замкнут, нелюдим. Живет один в пригороде Томилина. С трудом устроился на работу, его взял один местный фермер и поставил скотником. Ничего лучше для человека без образования и отбывшего больше десяти лет по такой статье у нас не нашлось, с работой вообще трудно, сами знаете.

— Как его фамилия?

— Одинцов. Михаил Геннадьевич Одинцов, тридцать лет.

И снова Илья выполнил тот же ритуал: взял красную ручку и что-то обвел.

— А что вы все время помечаете? — не выдержала Настя.

Илья вскинул на нее непонимающий взгляд, потом тряхнул головой и улыбнулся:

— Извините, вы не в курсе… Мои коллеги давно знают про мою привычку, никто ничего не спрашивает. Я записываю все, что должен сделать, и отмечаю по мере выполнения. Так у меня есть гарантия, что я ничего не забуду.

— А что, проблемы с памятью?

— Пока нет. Но кто знает, может быть, они и появились бы, если бы я не записывал все до мелочей. Вот у меня записано, что я должен доложить вам информацию о трех подозреваемых. Информацию я записал, и по мере того, как вам рассказывал, отмечал, что это я сделал. Про первого рассказал — отметил, про второго рассказал — отметил. У меня даже записано, что я должен вам позвонить и договориться о встрече. И отмечено, что выполнено.

— А что, вы боялись и это тоже забыть? — рассмеялась Настя.

Вторушин с удовольствием подхватил ее смех, при этом глаза его почти совсем утонули в щелочках между густыми бровями и полными лоснящимися щеками.

— Вы знаете, Анастасия Павловна, для меня в этих записях и отметках есть какой-то другой смысл, помимо напоминания. Я обвожу красной ручкой выполненные пункты, и у меня возникает ощущение движения, осознание того, что день не прошел впустую, что я что-то сделал.

Как ни странно, Илья совершенно не стеснялся своего чудачества и рассказывал о нем так же охотно, как рыбак рассказывает об удачной рыбалке.

— Но вообще-то должен вам признаться, что я расстроен. — Он неожиданно перестал смеяться и стал серьезным. — В версию о маньяке я не верил с самого начала и хотя делал по этой версии все, что положено, но больше для очистки совести. Я был уверен, что убийство Корягиной было совершено в рамках кампании против Бегорского и его клуба, а второе убийство, когда погибла Аида Борисовна, было имитацией психопатологии, а на самом деле связано с сугубо личными мотивами. Никому из нас почему-то в голову не пришло, что личные мотивы могут объединять оба преступления, мы не видели, что может быть общего у таких разных людей, как Корягина и Павлова. Про служебную деятельность Павловой мы даже и не подумали, ведь она уже лет десять как на пенсии.

— И чем же вы расстроены?

— Тем, что был не прав, — пожал плечами Вторушин. — Теперь я вижу, что Одинцов — наиболее реальный подозреваемый, который мог бы совершить оба убийства. Он молод и достаточно силен физически, он замкнут, нелюдим и плохо социализирован, то есть имеет место определенная аномалия психики, и у него есть мотив. Получается, что прав был Димка Федулов, а вовсе не я.

— А что, это впервые в жизни получилось, что прав Дмитрий, а не вы? Что в этом особенного?

— Ничего, — вздохнул Илья. — Все нормально. Не обращайте внимания. Подлить вам чаю?

— Нет, спасибо. — Настя поднялась. — Уже очень поздно. Надо возвращаться к себе. Да и вам нужно отдыхать.

Вторушин подал ей куртку, помог одеться.

— Что вы планируете делать с Одинцовым? — спросила она, уже взявшись за ручку двери.

— Димка рвется в бой, — усмехнулся капитан. — Считает, что нужно его задерживать и трясти, как грушу.

— А вы сами как считаете?

— Я бы понаблюдал за ним еще несколько дней, пособирал бы сведения. Но у нас с Федуловым разные подходы, мы с ним в вечном конфликте, — Илья обезоруживающе улыбнулся. — Он считает себя настоящим опером, а меня — трусливым карьеристом. И даже не скрывает своего мнения.

— Как же вы ухитряетесь работать вместе и друг другу горло не перегрызть?