Онлайн книга «Омон Ра»
|
Когда толчки прекратились, я подождал с полчаса, снял трубку и позвал: – Дима! Алло! – Слушаю, – ответил он своим обычным суховатым тоном. – Ну чего, скорректировал траекторию? – Вроде да. – Тяжело было? – Нормально, – ответил он. – Слушай, – заговорил я, – а где это ты так наблатыкался? С этими градусами? У нас ведь на занятиях этого не было. – Я два года в ракетных стратегических служил, – сказал он, – там система наведения похожая, только по звездам. И без радиосвязи – сам все считаешь на калькуляторе. Ошибешься – пиздец. – А если не ошибешься? Дима промолчал. – А кем ты служил? – Оперативным дежурным. Потом стратегическим. – А что это значит? – Ничего особенного. Если в оперативно-тактической ракете сидишь – оперативный. А если в стратегической – тогда стратегический дежурный. – Тяжело? – Нормально. Как сторожем на гражданке. Сутки в ракете дежуришь, трое отдыхаешь. – Так вот почему ты седой… У вас там все седые, да? Дима опять промолчал. – Это от ответственности, да? – Да нет. Скорее от учебных пусков, – неохотно ответил он. – От каких учебных пусков? А, это когда в «Известиях» на последней странице мелким шрифтом написано, чтобы в Тихом океане не заплывали в какой-то квадрат, да? – Да. – И часто такие пуски? – Когда как. Но спичку каждый месяц тянешь. Двенадцать раз в год, вся эскадрилья – двадцать пять человек. Вот и седеют ребята. – А если тянуть не захочешь? – Это только так называется, что тянешь. На самом деле перед учебным пуском замполит всех обходит и каждому по конверту дает. Там твоя спичка уже лежит. – А что, если там короткая, отказаться нельзя? – Во-первых, не короткая, а длинная. А во-вторых, нельзя. Можно только заявление написать в отряд космонавтов. Но это сильно повезти должно. – И многим везет? – Не считал. Мне вот повезло. Дима отвечал неохотно и часто делал довольно невежливые паузы. Я не нашелся, что еще спросить, и положил трубку. Следующую попытку поговорить с ним я сделал, когда до торможения оставалось несколько минут. Стыдно признаться, но мною владело бесчувственное любопытство – изменится ли Дима перед… Словом, я хотел проверить, будет ли он так же сдержан, как и во время нашего прошлого разговора, или близкое завершение полета сделает его чуть более разговорчивым. Я снял трубку и позвал: – Дима! Это Омон говорит. Возьми трубку. Я услышал в ответ: – Слушай, перезвони через две минуты! У тебя радио работает? Включи скорей! Дима бросил трубку. Его голос был взволнованным, и я решил, что по радио передают что-то про нас. Но «Маяк» передавал музыку – включив его, я услышал затихающее дребезжание синтезатора; программа уже кончалась, и через несколько секунд наступила тишина. Потом пошли сигналы точного времени, и я узнал, что в какой-то Москве четырнадцать каких-то часов. Прождав еще немного, я взял трубку. – Слышал? – взволнованно спросил Дима. – Слышал, – сказал я. – Но только самый конец. – Узнал? – Нет, – сказал я. – Это «Пинк Флойд» был. «One of These Days». – Неужто трудящиеся попросили? – удивился я. – Да нет, – сказал Дима. – Это заставка к программе «Жизнь науки». С пластинки «Meddle». Чистый андеграунд. – А ты что, «Пинк Флойд» любишь? – Я-то? Очень. Они у меня все собраны были. А ты к ним как относишься? Первый раз я слышал, чтобы Дима говорил таким живым голосом. – В общем, ничего, – сказал я. – Но только не все. Вот есть у них такая пластинка, корова на обложке нарисована. – «Atom Heart Mother», – сказал Дима. – Эта мне нравится. А вот еще другую помню – двойную, где они во дворе сидят, и на стене картина с этим же двором, где они сидят… – «Ummagumma». – Может быть. Так это, по-моему, вообще не музыка. – Правильно! Говно, а не музыка! – рявкнул в трубке чей-то голос, и мы на несколько секунд замолчали. – Не скажи, – заговорил, наконец, Дима, – не скажи. Там в конце новая запись «Sauceful of Secrets». Тембр другой, чем на «Nice Pair». И вокал. Гилмор поет. Этого я не помнил. – А что тебе на «Atom Heart Mother» нравится? – спросил Дима. – Знаешь, на второй стороне две такие песни есть. Одна тихая, под гитару. А вторая с оркестром. Очень красивый проигрыш. Там та-та-та-та-та-та-та-та там-тарам тра-та-та… – Знаю, – сказал Дима. – «Summer Sixty Eight». А тихая – это «If». – Может быть, – сказал я. – А у тебя какая пластинка любимая? – У меня, знаешь ли, любимой пластинки нет, – надменно сказал Дима. – Мне не пластинки нравятся, а музыка. Вот с «Meddle», например, нравится первая. Про эхо. Я даже без слез слушать не могу. Со словарем переводил. Аль-ба-трос над го-ло-вой, па-ра-рам па-рам со мной… And help me understand the best I can… Дима сглотнул и замолчал. – А ты хорошо английский знаешь, – сказал я. – Да, мне в ракетной части уже говорили. Замполит говорил. Не в этом дело. Я одной пластинки так и не нашел. В последний отпуск специально в Москву ездил, четыреста рублей брал. Толкался, толкался – никто про нее не слышал даже. – А что за пластинка? – Да ты не знаешь. Музыка к фильму. Называется «Забрийски поинт». Зи-эй-би-ар-ай-эс-кей-ай-и. «Zabriskie Point». – А, – сказал я. – Да она была у меня. Не пластинка только, а запись на катушке. Ничего особенного… Дим, ты чего замолчал? Эй, Дима! В трубке долго что-то потрескивало, а потом Дима спросил: – На что она похожа? – Да как объяснить, – задумался я. – Вот ты «Морэ» слышал? – Ну. Только не «Морэ» а «More». – Вот примерно такая же. Только там не поют. Обычный саундтрек. Можешь считать, если «Морэ» слышал, то ее тоже слышал. Типичные «Пинки» – саксофон, синтезатор. Вторая сто… В трубке бикнуло, и мою черепную коробку заполнил рев Халмурадова: – Ра, прием! Вы что там, блядь, базарите? Дел мало? Подготовить автоматику к мягкой посадке! |