Онлайн книга «Семейное проклятие»
|
– Почему сегодня не сбрасывали?! – Не сто рук, хозяйка! – взмолились те. – Весь день дорожка чистим, песок сыплем. Снега сколько навалило! – Немедленно все бросить – и на крышу, – скомандовала она. – Пока не стемнело. И поспешила в дом, предупредила, чтоб воспитанников во двор не выпускали и обе двери – на замок. Уточнила у поварихи: – Слышали, Прасковья Максимовна? – Да оставь ты меня в покое, ради бога, со своими глупостями! – взвилась та. – У меня вода для пельменей кипит, и тесто уже подходит! Совсем от тебя житья нет. Праздники закончатся – ей-ей, уволюсь! «Почему только я ее терплю? – вновь задумалась Алла, еле двигаясь в плотном потоке машин. – И почему вообще праздники в России обязательно превращаются в нервотрепку? Особенность, что ли, такая – национального самосознания?» Ехать в бюджетный канцелярский на окраине ей было уже некогда – пришлось покупать конфетти, серпантин и карнавальный костюм в ближайшем и очень дорогом супермаркете. Зато вернулась – быстро. Успела проконтролировать, как узбеки снег сбрасывают. Ограждение, молодцы, поставили и работают качественно. Аля – не нарушать же самолично установленные правила – в дом не пошла. Решила, пока с крышей не закончили, проверить, хорошо ли расчищено место для гостевой парковки. Но только начала отворачиваться от здания – как в спину ударил пронзительный крик. Алла успела увидеть – огромный пласт снега с ужасающим шумом рушится с крыши. А прямо под лавиной стоит Прасковья Максимовна. * * * – Он-на н-на к-кухне н-нажарилась… вот, видно, и решила проветриться! – всхлипывала воспитательница. – Вышла во двор – и прямо под лавину попала! Прасковья Максимовна – очень бледная, очень торжественная – недвижимо лежала на снегу. Комья, закрывавшие ей лицо, убрали, но в дом кухарку переносить не решились: вдруг ее трогать нельзя, не дай бог, позвоночник сломан?! «Скорая» ехала вечность. Аля укрыла повариху теплыми одеялами, вцепилась ей в руку, шептала в ухо: – Прасковья Максимовна! Пожалуйста, очнитесь! И она будто услышала призыв. Открыла глаза. Сфокусировала взгляд на Але. Проворчала тоном очень недовольным: – Опять ты здесь. И лишь потом растерянно огляделась, поняла, что лежит на снегу. Попыталась встать. – Не шевелитесь! Только не шевелитесь! – всполошилась Аля. Тут и «Скорая», наконец, подъехала. – Где пациентка? – строго поинтересовался врач. – Вот. – Аля растерянно указала на Прасковью Максимовну. Но та уже решительно встала и фыркнула на начальницу: – Себя в больные записывай. А со мной все в порядке. Ласково улыбнулась доктору, добавила: – Снежком чуть-чуть припорошило, я и сомлела со страха. Но сейчас все хорошо, только замерзла – жуть! – Ничего себе чуть-чуть! – воскликнула Аля. – На нее тонна снега рухнула, не меньше! Да еще и заметила: в груде снега – пара огромнейших с заостренным концом сосулек. Не удержалась, всхлипнула. Доктор со «Скорой» только головой покачал: – Повезло вам, женщина. Давайте, конечно, осмотрю – но, по-моему, вы в рубашке родились. И даже сотрясение мозга не заподозрил. – Ох, Прасковья Максимовна, как я рада! – сквозь слезы улыбнулась поварихе Алла. – Чему? Что будет кому на стол подать-убрать? – проворчала в ответ та. – Что Бог вас уберег. – Обняла кухарку директор. Пошутила (губы по-прежнему дрожали): – Видно, понимает, что, кроме вас, детишек вкусно накормить некому… – Ладно, хватит лясы точить, – недовольно оборвала Алины излияния повариха. – Пошли. Дел невпроворот. Но вместо того чтобы радоваться счастливому спасению, весь вечер ворчлива была до чрезвычайности. Вытребовала себе в помощь нянечку (хотя у той своих дел полно), цыкала на детей, высказывала претензии Алле Сергеевне. Когда целая делегация родителей после фуршета явилась в кухню благодарить ее за вкуснейшую еду, даже не улыбнулась в ответ и от мытья посуды не оторвалась. В «альтернативном фуршете» для сотрудников – его устроили, едва все гости разошлись, – участия не принимала. Саркастически проговорила: – Мое дело вам подать-обслужить. И лишь когда садик полностью опустел, подошла к Але, сказала в приказном тоне: – Задержитесь на полчаса. Надо поговорить. * * * Прасковья Максимовна выглядела сейчас – под занавес праздника – совсем больной и усталой. Бледная, щека расцарапана, вместо привычно-уверенного разворота плеч какая-то затравленная сутулость. И взгляд – совсем уж непривычно – виноватый. «Неужели раскаивается, что мою инструкцию нарушила, вышла на улицу, когда снег сбрасывали?» …Повариха молча грохнула перед Аллой чашку с чаем. Выставила блюдо плюшек, коротко анонсировала: – Заначка. Тепленькие еще. – Когда вы только все успеваете?! – искренне восхитилась Алла Сергеевна. – Бог помогает, – скупо усмехнулась женщина. Уселась напротив, взглянула в лицо начальнице, добавила назидательно: – О том и поговорить хочу. Поняла я: нельзя Спасителя обманывать. Накажет. Сегодня уже предупредил… Потупилась. Умолкла. Перехватила вопрошающий Алин взгляд, проворчала досадливо: – Ох, нет мне радости под тобой работать. Ну, какая ты начальница? Даже голоса повысить не умеешь. Аля улыбнулась: – Ничего. Может быть, научусь еще… – И не надейся, – хмыкнула Прасковья Максимовна. Горестно покачала головой, пожаловалась: – Ох, до чего мне тяжко… Я ж в жизни ни перед кем не каялась. А тут приходится, да еще было б перед кем – перед мышью серой! Сделала глубокий вдох и начала торопливо: – У меня сын есть. Знаешь? * * * Сына Прасковье Максимовне воспитывать было некогда. Разве до педагогики, когда мужа нет и сама на двух работах? Сыт, одет худо-бедно – уже хорошо. Про театры, кружки или «все эти ваши развивалки» (последние слова повариха произнесла с невыразимым презрением) мальчик даже не ведал. После школы домой шел один, с ключом на шее, и уроки делал сам, без понуканий. «Знал: если вдруг «пара», по шее врежу так, что мало не покажется!» Но, хотя рос, как сорняк, к двадцати годам обратился (с нескрываемой гордостью поведала повариха) в парня на загляденье. – В институт поступил, и не абы куда: в Питере кибернетику изучает. На бюджетном! Да еще и работает, компьютерные программы пишет. Вот он какой, мой умничек! |