Книга Новгородская сага. Книга 4. Час новгородской славы, страница 45 – Андрей Посняков

Выпив стоялого медку на малине, затянули песни. Пел больше Епифан Власьевич, и пел недурно, с душою — у боярина оказался совсем неплохой баритон. Олег Иваныч, от природы лишенный и слуха и голоса, лишь конфузливо подтягивал, а так больше молчал.

После третьей кружки, к восторгу младшего сына Епифана Власьевича, тринадцатилетнего Ванятки, принялись вспоминать Шелонскую битву. Как дрались за свободу и честь своей Родины — Новгорода, Господина Великого. Дойдя до тяжкого поражения, замолчали. Жахнули в чарки перевара, выпили за упокой души казненных по приказу Ивана новгородцев: посадника Дмитрия Борецкого, боярина Арбузьева да прочих. Посидели молча.

Ванятка не выдержал:

— Дяденька Олег Иваныч, как будет с московитами битва, возьми и меня тоже! Уж постою за Новгород!

— Возьму, Ванюша, обязательно возьму. Время такое — вырастешь, навоюешься.

Олег Иваныч встал, откашлялся. Поклонился в пояс боярину:

— Батюшка Епифан Власьевич, как старейший и родовитейший боярин новгородский выслушай просьбу мою и нареченной моей боярыни Софьи. Помолвлены мы давненько уже. За свадьбою дело. Феофилакт-владыко — мне отец духовный, а ты, буде против нас ничего не имеешь, стань же посажёным отцом на свадьбе нашей!

Епифан Власьевич зарделся от удовольствия. Обнял гостя. Кивнул слугам: а ну, что встали? Наливайте! Этакое событие и обмыть не грех.

Утром голова раскалывалась — страх! Вот что значит — вино с медом да с переваром мешать.

Софья лично кваску в постель принесла да уговаривала на работу не ехать.

— То есть как это не ехать? А какой же пример я как степенной посадник буду подавать всем своим людям? Нет уж, съезжу. Вели-ка слугам коня седлать.

Поехал. В канцелярии, в палатах, квас на подоконнике со вчерашнего дня стоял — пригодился. Испил, вошедши.

Хотел было Гришу крикнуть, да вспомнил, что третьего дня еще уехал тот в посольство литовское, к королю Казимиру. Да во Псков на обратном пути заедет. Все насчет «низового» хлеба.

Олексаха? Олексаха с лучшими людьми по важному государственному делу работает — расследует пожар на ладожских верфях, в чем бы ему и помочь — дело сложное.

Эх, и башку ж ломит. Да еще кто-то с утра в дверь барабанит, рвется.

— Кто там еще?

— Я, господине. Фрол, старший дьяк.

— А Фрол! Ну, докладывай, Фрол.

— Соседка стражника Филимона сказала: спрашивали вчера про него.

— Какая соседка? Какого Филимона? А!!! И что? Кто спрашивал?

— Человечек один. Роста небольшого. Пустоволос, лицо овальное, вытянутое. Зубы гнилые, бороденка реденькая, козлиная.

— Так-так-так! И что соседка ему ответила?

— Ответила, как учили. Уехал, мол, Филимон на военную службу в карельские земли, к июлю только будет.

Олег Иваныч постучал пальцами по столу. Жаль, конечно, что к июлю, можно было б и пораньше сказать. О том, что Филимон, стражник с Детинца, испортивший Олегу Иванычу латы, уже давно сидел в посадничьем порубе, никто не знал. Ради сохранения тайны даже пришлось пойти против закона. И вот теперь, кажется, незаконное сие действо начало приносить плоды. Об аресте стражника знали немногие: Олег Иваныч, Селивантов Панфил да Олексаха с Гришей. Ну, еще вот этот вот усатый дьяк, Фрол, парень отнюдь не глупый. Он и в Орду человечка послал — выведать насчет Авксиньи, дочки Филимоновой. Выведал, человечек-то!

Филимона Олег Иваныч решил взять в разработку сам. Не откладывая на вечер, спустился в поруб, поставив у дверей Фрола. Заросший бородой стражник сидел на лавке, прикованный цепью к стене. В углу смердела выгребная яма, забранная редкой решеткой.

— Ну, здравствуй, Филимон Степаныч.

— Здрав будь и ты, господин посадник, — стражник неловко поклонился, звякнув поржавленной цепью. — Видно, на казнь меня, а?

— Да нет, поживешь еще пока. И может, дочку свою увидишь, Авксинью.

Стражник вздрогнул. Спросил глухим голосом, откуда знают про дочку. Добавил, что именно потому и работал на Митрю — передавал тот время от времени от дочки из Орды весточки.

— В Казани дочка твоя, у старухи Зельфеи в ткачихах. Может, и отдаст ее за выкуп старуха. До серебришка, говорят, она жадная.

Луч надежды загорелся в глазах стражника. Загорелся и сразу угас.

— Деньги…

— Деньги? Хочешь заработать — спроси меня, как!

Стражник лишь хмыкнул. Мол, не шибко-то глуп.

— Митря вам нужен. И люди его. Помочь вам согласен, только…

— Что «только»?

— Ведь ежели ошибусь где, смерть дочке в Орде верная.

— А ты не ошибайся. И на нас особо не рассчитывай — в Орду за дочкой поедешь сам, с деньгами, разумеется, и с провожатым. Слушай теперь, что делать…

В нескольких верстах к востоку от Новгорода, средь болот и пустошей расположен посад Ковалево. Деревянные избы, жиденький частокол, церковь — вот и все постройки. Да еще кузница — та за посадом, у самого болота. Дальше за болотом — черная лесная чаща. В былые весны и не доберешься до леса, сгинешь, пропадешь. Болота да леса, леса да болота. Так и тянулись они широкою полосою почти до самого Тихвина. На холмиках — как наиболее сухих местах — кое-где стояли посады, большей частью на столбах даже — предохранялись люди от наводнений. Правда, в эту весну, как и три года назад, не было особого половодья. Снег как-то уж очень быстро стаял еще в начале апреля, и сразу же пришла сушь. Такая, что от кузницы Ковалевского посада до чащи стало добраться… ну, если и не раз плюнуть, то вполне возможно для знающего человека.

Такой человек и шел впереди небольшого числа одетых в легкие кольчуги воинов, показывая дорогу. В чаще находилось старое кладбище, где в стародавние времена и был захоронен новгородский витязь Твердислав Заволоцкий, предок боярыни Софьи. У самого кладбища еще Софьин дед выстроил небольшую часовню, куда хотя бы раз в два года, как путь через болото был, регулярно наведывалась Софья. Вот и сейчас собралась вместе с суженым, степенным новгородским посадником боярином Олегом Иванычем Завойским.

Воинов-слуг немного, но вполне достаточно для охранения от лихих людишек, буде те напасть попытаются, что вряд ли. На самого посадника покушаться — это ж какую наглость иметь надо! Однако вовсе не простых шишей опасался Олег Иваныч, вглядываясь в чащу. На крупного зверя охота шла. И он, Олег Иваныч, в ней не только охотник, но и приманка, живец. Так же и Софья. В длинном беличьем плаще, чтоб не очень заметна была кольчуга, боярыня след в след ступала за суженым. Старалась не упасть да не зачерпнуть юфтевыми зелеными сапожками воду.

В особо опасных местах проводник — из местных однодворцев — оборачивался, предупреждая. Где были проложены гати, а где так, хватались за кустики. Неприветливое местечко. Бурая, с зелеными проплешинами, трясина. Желтые заросли тростника. Хлюпающие под ногами скользкие кочки. И черные деревья вокруг. На деревьях каркали вороны. А вдалеке, впереди, чернели кресты.