Онлайн книга «Орда. Шпион Темучина»
Алтансух непонимающе мотнул головой. Гамильдэ-Ичен подбоченился и, откашлявшись, громко, с выражением, произнес: – Сказание о несчастной любви! Тут же и пояснил: – Это название такое. Пряча улыбку, Баурджин погрозил юному приятелю пальцем: – Неправильно ты, Гамильдэ, балладу свою назвал, безрадостно. Даже можно сказать – политически безграмотно! «Сказание о счастливой любви» – вот как надо! – Ну, вообще, да, – подумав, согласился поэт. – Так гораздо лучше. Баурджин вольготно развалился под деревом и приготовился слушать: – Ну, ладно, ладно, потом исправишь. Давай, читай своего «Гаврилу»! – Кого? – Ну, сказание… – Ага… Слушайте… Долог халат, а мысли узки! И солнце уже не светит, И нет причин для радости, Когда любимой свет глаз не греет, Когда погасла сталь ее кос, Когда поник милый нос… Юноша картинно застыл в позе убитого горем героя, и налетевший ветерок трепал его волосы, словно конскую гриву… – Ну и встал! – прищелкнул языком нойон. – Прям Фернандель… Не, не Фернандель – Жан Маре! Гамильдэ-Ичен тряхнул головой: – Сейчас продолжу… – Давай, давай… Поэт вытянул вперед правую руку, ну точь-в-точь пионер, читающий приветствие очередному партсъезду: – Желто-синий ирис расцвел в сопках – я верю, мы с тобой встретимся, и так же расцветет мое сердце! Юноша вздохнул и, опустив руку, шмыгнул носом: – Ну, пока все… – Здорово, – от всей души похвалил нойон. – Только вот эта аллегория с желто-синим ирисом как-то не очень впечатляет – лучше б какой-нибудь другой цветок взять, желательно – красный, как сердце. Например – мак. А еще лучше – гвоздику. Красная гвоздика, спутница тревог, красная гвоздика – наш цветок! – ностальгически напел Баурджин-Дубов и, подводя итоги, добавил: – Ну, стихи послушали, песни попели. Теперь можно и подумать, покумекать, так сказать, о делах наших скорбных. Юноши, не расслабляйтесь, ставлю задачу – как можно быстрей выйти к кочевьям Джамухи. Поясняю, не к самым ближним, но и не к дальним. К средним по дальности. И выйти так, чтобы никто не заподозрил в нас ни разбойников, ни – упаси, Христородица – лазутчиков Темучина. Задача ясна? – Ясна, господин нойон! – Тогда думаете, время пошло. Он и сам думал, а как же, чужие головы – хорошо, а своя – лучше. Тем более сейчас, после небольшой разрядки, мысли текли легко и привольно. В кочевье Джамухи их – Баурджина, Гамильдэ-Ичена, Алтансуха – никто не знает, значит, в принципе, можно назваться кем угодно. Стоп! Нет, не кем угодно. Барсэлук… Или как там его – Игдорж Птица? Нет – Игдорж Собака, вот как. Шпион Джамухи. Скорее всего, он уже доложил своему повелителю о подозрительных торговцах… торговцах – именно торговцах. Значит, сказаться кем-нибудь другим – себе дороже выйдет, оправдывайся потом. Да, вот еще – что там наболтал Барсэлуку Сухэ? – Эй, Алтансух… Ничего особенного Сухэ лазутчику не рассказывал, кроме всяких забавных историй из жизни подвластных Темучину племен, что, вообще-то, не должно было вызвать подозрений – купцы могут торговать, с кем хотят. Барсэлук, кстати, сбежал во время нападения банды Дикой Оэлун… Вот так и говорить – правду: дескать, мы несчастные торговцы, ограбленные дочиста разбойничьей шайкой. Чего еще думать-то? Да, но, с другой стороны, что это за статус такой – ограбленные торговцы? И почему они, вместо того чтобы пробираться в родные края, упорно идут на север, в кочевья великого хана Джамухи? Чтобы пожаловаться на разбойников? Хм… Подозрительно. И стоит ради этого тащиться черт знает куда, да еще пешком? Пешеходов кочевники не просто не уважают – презирают, и общаться с подобными неудачниками вряд ли станут. Значит, надо придумать что-то еще… Баурджин неожиданно улыбнулся: – Гамильдэ-Ичен, ты песни петь умеешь? – Конечно, – удивленно отозвался юноша. – И не только петь, а и сочинять – ты же знаешь, нойон! – Да уж, таких песен и я могу сочинить целый ворох. А ты, Сухэ? – Конечно, могу петь, – подтвердил Алтансух. – И даже умею играть на хуре! Гамильдэ-Ичен рассмеялся: – Ой, да что там уметь-то? Знай дергай струну. Баурджин задумчиво потеребил отросшую бородку, светлую, как волосы, и поинтересовался, трудно ли сделать хур или еще какой-нибудь музыкальный инструмент. – Сделать нетрудно, – заверил Гамильдэ-Ичен. – Только нужна сушеная тыква и хорошая палка. Ну и конский волос – на струны. – Еще можно смычком играть, – подумав, добавил Сухэ. – А смычок совсем просто делается – как лук. Выслушав парней, нойон покачал головой: – Где ж я вам тыкву найду? Ну, разве что в ближайшем кочевье. Что тут у нас ближайшее, кто помнит? – Боргэ говорила – где-то здесь, неподалеку, кочует род старого Эрдэнэчимэга. – Эрдэнэчимэг? – Баурджин ухмыльнулся. – «Драгоценное украшение» – красивое имечко, не очень-то подходящее для старика. – Ну, уж как назвали, так назвали. – А что значит – «неподалеку»? Какой-нибудь приметный ориентир тебе Боргэ называла? Ну, там, типа ярко-алой скалы или сосны с тремя вершинами? – Да что-то подобное называла, только я не запомнил – не о том думал, – честно признался юноша. – Надо вспомнить! – Баурджин положил руку юноше на плечо. – Обязательно надо. Ну, что там есть-то такое поблизости? Может, гора? Гамильдэ-Ичен наморщил лоб: – Нет, не гора. – Дерево? – И не дерево… – Камень? – Нет… – Гм… озеро? – Озеро? Н-нет… – Юноша задумался и, вдруг просияв, воскликнул: – Плесо! Точно – плесо! «Золотое плесо» – так это местечко называется, Боргэ еще сказала – видно издалека. Найдем! – Нет, Гамильдэ, искать-то как раз тебе придется, – охолонул парня нойон. – Всем нам лишний раз на виду шастать нечего. Найдешь кочевье Эрдэнэчимэга, скажешь – ищу, мол, коня… – Так ведь смеяться будут! Скажут – вот недотепа. – Пускай смеются, главное, чтоб поверили. Посидишь в каком-нибудь гэре, подаришь… ну вот, хоть свой кинжал, он у тебя красивый. Подаришь, подаришь, что глазами хлопаешь? А тебе путь подарят какой-нибудь инструмент, хур или бубен. Лучше – хур. – Лучше уж – и то и другое! – засмеявшись, юноша поднялся на ноги. – Ну я пошел. – Удачи, Гамильдэ-Ичен! В середине неба висело жаркое солнце. Палящие лучи его, проникая сквозь густую листву, окрашивались в желтовато-зеленый свет и, достигая подлеска, теряли половину своей знойной силы. Проще говоря, в лесу царила приятная прохлада. |