Онлайн книга «Храбр»
|
– Князь часто хворает. Может умереть. И начнется… Микола хмыкнул. Князья тоже люди, они смертны. Возможно, разобравшись с Новгородом, великий князь через какое-то время умрет. Но давно уже ясно, что его стол займет князь ростовский, любимый из сыновей. Недаром того послали на печенегов – снискать воинской славы. Жалко, печенеги не помогли, удрали… Нет, большой смуте неоткуда взяться. Но если Урманин говорит, надо слушать и запоминать. Илья зря не скажет. – Смута хороша, когда ты молод, – продолжал Илья. – Самое время угадать князя, у которого запас удачи побольше, и к нему пристать. Микола кивнул. Варяжское понятие – запас удачи. И у варягов на него поразительный нюх. Пришлые урмане, даны и свеи всегда точно знали, которого из «молодых конунгов», оспаривающих киевский стол, надо поддержать. И Новгород не ошибался раньше, за кого постоять. Выходит, теперь?.. Нет, только не новгородский князь, хитромордый и хромой. Да ему сидеть-то осталось на тамошнем столе всего ничего. На что тогда намекает Урманин? Или он сам не понимает, чем встревожен, и просто жалуется? – …А когда ты немолод, – сказал Илья, – смута – это беда. Все тебя зовут, каждый тянет к себе. А ты об одном думаешь: где тихое местечко найти. Ведь не порвут же они Русь на кусочки. Рано или поздно все успокоится. Эх… Микола, хочешь на Новгород с дружиной пойти? Глядишь, прославишься. – А ты? – Без меня. Годы не те. – Какие твои годы… – Не те, – отрезал Илья. – Тогда и я не пойду. Впереди из-за бугра замелькали посохи, за ними показались монашеские клобуки паломников. – Значит, договорились, – сказал Илья. – Ишь, топают… Чего-то они духовных песен не поют. Непорядок. Он приложил ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от утреннего солнца. И вдруг заорал во всю глотку, так, что кони прянули ушами: – Э-ге-гей!!! Денис!!! Ди-о-ни-сий!!! Калимера [1] , старый пень! – Калимера! – донесся в ответ зычный бас. – Неужто, – сказал Микола равнодушно. Он греков не любил. * * * Дионисий, бродячий монах, всегда был толстощеким и толстопузым. При этом он умудрялся каждое лето преодолевать огромные расстояния, странствуя от монастыря к монастырю. Непростая, полная событий и опасностей жизнь. Старый посох Дионисия, окованный железом, носил следы множества драк. И четки у монаха были «дорожные», равно пригодные что духовные стихи отсчитывать, что вынести встречному лишние зубы и лишний глаз заодно. Щербатый крест на четках подтверждал: осеняли им по-всякому. Из Дионисия мог выйти серьезный воин, кабы не природная тучность. Когда они с Ильей обнялись при встрече, заметно стало: монах хоть меньше витязя ростом, почти так же широк в плечах. Только Илья – силен, а Дионисий расплылся. Ему наверняка уже было трудно далеко ходить. Сейчас Дионисий бухнулся задом наземь и, приговаривая: «Эх, калики мои перехожие-переброжие», поправлял обвязку сандалий. Паломники стояли полукругом за его спиной. – Куда? – спросил Илья. – В Иерусалим! – гордо заявил Дионисий. – Пешком? – Именно так! – Ну-ну, – сказал Илья, окидывая паломников начальственным взглядом. – Разве путь не безопасен? – спросил Дионисий и, кряхтя, поднялся с земли. – Безопасен, – заверил его Илья. – А уж для такой-то братии… Новгородцы? Дионисий замялся. Зачем-то оглянулся на свою «братию». – Новгород, – кивнул монах. – Красавцы, – сказал Илья. Микола напоказ отвернулся. Он не одобрял, когда в паломничество ударялась молодежь, да еще такая, как на подбор, статная. Это значило, что Русь теряет лучших – надолго, а может, навсегда. – Ну-ну, – повторил Илья. – Есть новости? Дионисий пожал толстыми плечами. Он, казалось, был не особенно рад встрече со старым знакомым. – Великий князь немного болен. – Опять… – Илья помрачнел. – Пошли ему, Господи, многая лета! Все перекрестились. – Дружина готовится в поход, – продолжал монах. – Ты завтра приедешь, узнаешь сам. А у тебя новости?.. В свою очередь пожал плечами – нырнув головой вниз – Илья. – Печенеги разбежались. Ростовский князь никак не может их поймать. В степи земля сухая, дорога чистая. Если не будет дождя. А вы так прямо из Новгорода и идете? «Братия» даже ухом не повела. Будто не Илья Урманин спрашивал. За всех ответил Дионисий: – Они в Киеве отдохнули немного, оделись. Видишь, калики новые какие. «Братия» по-прежнему стояла молча и вроде даже с ноги на ногу не переминалась. С высоты седла Миколе видны были из-под клобуков только упрямые крепкие подбородки. Да кое у кого выбивались наружу пряди волос, пшеничные, соловые, белесые. – В Иерусалим, значит, – протянул Илья. – В самый-самый Иерусалим? – Ага. Сначала на гору Афон и к святым местам Константинополя, а дальше с божьей помощью в Иерусалим. Сейчас Илья, как добрый христианин, должен был дать монаху денег – ради пропитания в пути и на то, чтобы тот поставил за него свечку. – Ну, увидимся, Денис, – сказал Илья. Дружески хлопнул монаха по пузу, взобрался в седло. И тронул кобылу. – Да благословит тебя Господь! – воскликнул Дионисий с явным облегчением. – Ага, – Илья, не оборачиваясь, перекрестился. Они уже порядком отъехали от места встречи, когда Микола спросил: – Дядя, а дядя, куда гоним-то? Давай уж тогда и вправду гнать. Илья все не мог выбрать, то ли пустить кобылу рысью, то ли ограничиться быстрым шагом. – Не видишь – думаю! Илья закрыл глаза, вспоминая в подробностях, как стояла перед ним «братия». Чистая одежда. На ногах едва хоженые калиги – Дионисий смешно называл их «калики» – высокие кожаные чулки и сандалии с обвязкой под колено, удобная обувь для дороги. Посохи, на редкость щедро окованные железом, очень прочные и совсем новые: как ни затирай свежее дерево, сразу оно не состарится. Прямо не посохи, а готовые древки для рогатин. И переметные сумы, набитые едва вполовину, совсем не к дальнему пути. Крепкие ноги, широкие плечи, сильные руки. Но главное – лица. Молодые и смелые. Не веди «братию» Дионисий, Илья все равно бы спешился – посмотреть. Уж больно стало ему любопытно. Монах вел за собой не просто вольных новгородцев, а людей, сызмальства едавших досыта каждый день. Отпрысков влиятельных торговых родов. У доброй половины «братии» отпечатался на лице дедушка-варяг. В Иерусалим шли дети зажиточных горожан. Молодое купечество. Надежда Новгорода, можно сказать. |