Онлайн книга «Царьград. Битва за империю»
|
– Пошли, поедим что-нибудь на кухне, там много всего осталось, а сюда тащить неохота. – На кухне? – протокуратор быстро расчесал волосы. – Ну да… Сегодня ж у них собрание, забыл? А в актовом зале – ремонт, вот столовку и заняли. Идем, идем, у меня там пиво киснет. – Товарищи комсомольцы, повестка дня у нас сегодня следующая… регламент… ни у кого нет замечания по регламенту? Прошу голосовать… Доносившиеся из столовой фразы навевали на Алексея такой сон и скуку, что он даже зевнул и не раз. – Ну, ну раззевался, – открывая пиво, усмехнулся повар. – Не выспался, что ли? Нам еще на танцах дежурить. Тебе в стакан или из горлышка будешь? – Из горлышка. – …в то время, как вся страна готовится встретить Олимпиаду выдающимися трудовыми успехами, некоторые комсомольцы… – Господи! И как им не надоест эта говорильня? – Надоест. Да ты не вникай, тут так положено. Отговорят, потом плясать будут. Так вот их на собрания и заманивают, кнутом и пряником. Кнут – выговор, пряник – естественно, дискотека. Да скоро закончат уже… Видишь девочку? Во-он ту, что в президиуме выступает. Алексей приподнялся, посмотрев через окно раздачи пищи в зал. – Красивая! – Это Машка Сорокина, комсорг ихний. Красивая – не то слово! Ты только посмотри: какие губки, щечки, глазки, а грудь? У-у-у-у! Из-за нее полдеревни сюда на танцы сбежится. – Неужто только из-за нее? – Ну есть тут еще пяток красоток… может, даже и десяток наберется. Но Машка из них – самая лапотулечка! – …все как один рапортуем: планы партии выполним, докажем своим трудом… происки… закрома родины… – Да уж, красивая девочка. Что же она несет-то всякую чушь? – Э! Должность обязывает. Танцы начались как-то сразу – вот только что было собрание, кого-то нудно и долго прорабатывали, в чем-то кому-то клялись, и вдруг резко погас свет и… Синий-синий иней Лег на провода-а-а… Ну и так далее. Допив пиво, приятели вышли на крыльцо. Емельян закурил свой всегдашний «Мальборо», и Алексей вдруг подумал – а как же он так быстро научился курить? Впрочем, дурное дело нехитрое. – Угостите, дядя Емельян? – льстиво заулыбались выглянувшие на улицу дежурные-комсомольцы. Повар не стал отказывать, протянул всю пачку, да не так уж много в ней и оставалось – три-четыре сигареты, от силы – пять. Отбежав за угол – подальше от глаз начальника лагеря, – подростки довольно задымили. Протокуратор посмотрел на них и усмехнулся – наверное, уж такими большими и взрослыми казались сейчас сами себе эти смешные парни. Ишь, как затягиваются – по очереди, небось, одну сигаретку пустили по кругу, остальные припрятали – перед девками хвастаться. Молодежь… Чего с них взять-то? Из-за кустов показалась стайка местных – так, тоже лет по четырнадцать-пятнадцать. Вели себя вежливо, не курили, да и не было заметно, чтобы пьяные. – Дядь Емельян, можно мы это… на дискотеку? Емельян вальяжно выпустил дым: – Валяйте! Парни вошли в вестибюль, за ними потянулись и накурившиеся дежурные. На втором этаже, в столовой, ритмично мигали лампочки. Сегодня никуда От спорта не уйти От спорта нет спасения-а-а-а… – Наших сегодня крутить будут, – сплюнув, пояснил повар. – За иностранщину Аркадьича вчера в райкоме пропесочили, теперь, говорит, никаких «Чингисханов». Вот, Тынис Мяги, Леонтьев, Алла Пугачева – женщина, которая поет. О! Из распахнувшегося наверху окна послышалась песня «Солнечный остров». Емельян улыбнулся: – Не зря они у меня «Машину времени» спрашивали! Э! Молодые люди, подойдите-ка! Эта теплая компашка, с лихими матерками взобравшаяся на школьное крыльцо, ничуть не напоминала тех, первых, вежливых. Во-первых – нахалы, даже не поздоровались, во-вторых – явно под хмельком, да и возрастом где-то ближе к двадцатнику. Здоровенные такие детинушки – косая сажень в плечах. Нет, здоровенные все ж таки не все, от силы двое, остальные так себе ханурики, волосатики в черных кримпленовых клешах… вышедших из моды уже лет как с пяток, а то и с десяток назад. – Че, Емельян, своих не узнаешь, что ли? – жестом придержав своих, один из хануриков в клешах и приблатненной кепочке повернул к повару свое вытянутое книзу лицо, длинное, мосластое, серое, словно бы припорошенное не самой высшей марки цементом. – Узнаю, – негромко произнес Емельян. – А потому говорю честно – валите! Мне тут проблемы не нужны. – Да я… да мы… – начал было ханурик, но тут же осекся под пристальным взглядом бывшего палача. – Ну ладно, ладно, Емельян, уходим… Эй, пошли, парни! – А может, все-таки пойдем попляшем? – цыкнув, выпендрился один из амбалов. – Я тебе попляшу! – приблатненный ханурик, похоже, был в этой компании главным. Прикрикнув, он прогнал своих с крыльца и, опасливо покосившись на повара, помахал кепочкой: – До свиданья, дядька Емельян! Злой ты чувак, как я погляжу. Ухмыльнулся. И тут же, почти без перехода, резко понизив голос: – Это… поговорить бы. Отойдем? – Давай… тут пока побудь, Алексий. Гопник и Емельян разговаривали не долго, не больше пары минут, но вернувшийся на крыльцо повар выглядел после этой беседы до крайности озабоченным. – Обэхээсника в поселке видели, – сплюнув, пояснил повар. – К председателю заходил, еще куда-то… Вот теперь думаю – не по мою ли душу? – Ты ж говорил, у тебя покровитель высокий! – Высокий-то высокий… но и он не все может. Вот что, друже, ты тут один пока подежурь, а я джины с лейбками вывезу да припрячу. Береженого, как говорится, бог бережет! – Давай, Бог в помощь. А этот парень, ну что с тобой говорил, кто? – Паша Ветошкин – деловой, по деревенским меркам. Остальные так, шелупонь. Ушедшие гопники так больше и не появились, так, приходили обычная деревенская пацанва, которых Алексей спокойно пропускал, тем более что танцы, судя по времени – стрелки на «Луче» показывали пол-одиннадцатого, – уже совсем скоро заканчивались. И так-то Аркадьич дал своим комсомольцам послабление, вполне ведь мог, исходя из утвержденного режима, закончить всю катавасию ровно в двадцать два ноль-ноль. Пофланировав немного по коридору да посмотрев, как жмутся друг к дружке танцевавшие медленный танец комсомольцы и комсомолки, Алексей вновь вышел на крыльцо, едва ли не нос к носу столкнувшись в каким-то совсем уж мелким пацаном лет, может, десяти или одиннадцати – таковой скелочи здесь было, понятно, не место. Однако скелочь приставал к дежурным довольно нагло! |