Онлайн книга «Царьград. Битва за империю»
|
Алексей ухмыльнулся: – Нормально! Хочу вот вечерком на танцы сходить, развеяться. Не набьют морду? – Да ты, друже, сам кому хошь набьешь! – Нет уж, не хочется мне потом с милицией всяких разборок. – Шучу, шучу, друже! – Бывший палач захохотал во весь голос. – В клубе Паша Ветошкин диск-жокеем работает, так что никто к тебе не пристанет… Главное, чтоб ты сам ни к кому… – Буду смирен и скромен, яко монаси. – Ага, дождешься от тебя. Тебе зачем на танцы-то? Небось, девочку снять хочешь? – Да так… просто развеяться. – Говори, говори… – Емельян смачно зевнул и потянулся, так, что затрещали кости. – И сам бы с тобой пошел, да, извини, дела… Ой, нехорошие дела, друже, скорбные, не зря опер Волчий по селу кружит, зубами клацает. – Может, помочь чего? – Сами управимся… Ага, управитесь! Даже Графиню – и то вот таким необычным способом спасать придется – из будущего! А она ведь для всех старается. Для того же Владимира Петровича… Что же у него, жалких десяти тысяч не нашлось? А, может, просто решил подставить подельницу? В таких кругах это запросто. Спрятав усмешку, Алексей вышел в коридор и, поймав какого-то пробегавшего мимо парнишку, попросил: – Машку Сорокину позови! Пусть на пожарное крыльцо выйдет. Сам туда же и отправился, уселся на перила, посматривая на Емелину «ладу», как всегда – чистенькую, ухоженную, сверкающую. Задумался. Улыбнулся – надавить-то на Сашка Ряпушкина было сейчас легче легкого! – Звали, дядя Леша? Ага, вот и Машка прибежала, комсорг. Красивая, что и говорить, девочка, из тех, кто любому голову вскружит, не то что колхозному скотнику. Особенно сейчас красивая – в майке и короткой джинсовой юбочке… Ай! Слюни-то подбери, господин протокуратор, не солидно на малолеток засматриваться! – сам себе скомандовал Алексей и, посмотрев на девушку, строго сдвинул брови: – Ты, Маша, небось на танцульки сегодня собралась, а? – Да. С подружками. А что? Нам ведь Иван Аркадьевич разрешает, говорит, не разреши, так все равно убежим. – А эти черти окаянные… ну, ты знаешь, про кого я… Не приставали больше? – Нет. Сашка записку передал – извиняется, мириться хочет. Нужны мне его извинения! – Это правильно! Вот что, Маша, съездила бы ты сегодня домой, а? Родителей навестишь, Олимпиаду посмотришь – здесь-то телик так и не починили. – Родителей? – Маша захлопала ресницами. – Так они в Сочи. – И ключа от квартиры у тебя нет? – Нет, почему, есть… – Вот и едь! Успеешь еще наплясаться. А завтра, с утра, можешь уже и вернуться, коли в городе делать нечего. – Но… В общем, уговорил-таки. С трудом, но уговорил. И – вместо сельских танцев – укатила грустная девочка Маша в город семичасовым вечерним автобусом. Что и надобно было. Не ей, естественно, – Алексею. Вот он-то и отправился в клуб, погладив батник и нацепив на нос зеркальные противосолнечные очки, позаимствованные у Емельяна. Отправился не к самому открытию, а часиков в девять, справедливо опасаясь, что позже любвеобильный скотник уже может быть в умат пьяным и не доступным для доброй беседы. В больших клубных динамиках надрывался «Ирапшн» или еще что-то подобное, какой-нибудь «Тич-Ин» или «Чингисхан». Сидевший за самодельным пультом диск-жокей Паша Ветошкин довольно посматривал на танцующих, время от времени прикладываясь к стоявшей внизу, под ногами, бутылке «Жигулевского». – Привет, Паша, все запад крутишь? – В паузе между песнями вежливо поздоровался Алексей. – Партийного контроля не боишься? – Не боюсь, – улыбнулся Ветошкин. – Я сейчас соцлагерь поставлю – «Неотон Фэмили». Клевая группа, не хуже «Бони М»! Приятель из Будапешта привез. – Что-то дружков твоих не видать… Не придут, что ли? – А тебе они зачем? – Так. Потолковать кое с кем. – Ну потолкуй. За клубом они, портвейн хлещут, – махнув рукой, Паша нажал клавишу магнитофона и набравшиеся в клубе подростки – лет от пяти до пятидесяти – принялись старательно изображать умелых танцоров. Ветошкин не соврал, вся гоп-компания, с Ряпушкиным во главе, сидела на картофельных ящиках в разросшихся за клубом кусточках и по очереди хлебала «тридцать третий» портвейн прямо из горлышка темно-зеленой, захватанной жирными пальцами бутылки. Салом, что ли, закусывают, узурпаторы? Нет, плавленым сырком. Громко кашлянув, протокуратор картинно вышел из тени под свет тусклого фонаря: – Вечер добрый, парни. – Кому добрый, а кому и… Ой! Дядя Леша! Ты чего тут? – Сашок, потолковать бы. – Потолкуем. – Скотник глянул на своих. – А ну, живо! По последнему глотку – и в клуб, а то и танцы кончатся. – А Паша сказал: если драк не будет – до двенадцати! – Так уже ж сколько. А ну, пошли вон! Драку только там без меня не устройте. Проводив ушедших гопников взглядом, Алексей уселся на ящик и, пристально посмотрев на скотника, тихо промолвил: – Машка Сорокина в город поехала. Заяву прокурору писать! – Чего?! – Сашок очумело помотал головой. – Заяву?! Так мы с ней помирились вроде… Да и тогда – ну ничего ж не было, чес-слово, дядя Леша, не было – ну помацали малость за титьки, что, убыло от нее, да? Какое там на фиг изнасилование?! Что мы совсем уж с головой не дружим, что ли? – Не кричи, не кричи, – успокоил протокуратор. – Просто вот обиделась девка. Говорит, вчера гопники твои ее опять чуть было… – Что?! Вчера?! – Ну да, вчера ночью. В период с… мм… двадцати одного до девяти утра. Алексей давно уже прикинул – именно в этот период времени и могли украсть чемодан. – Напали, говорит, еле вырвалась! Все твои гопники – узнала. Там же, за школьным стадионом, и напали. А сам ты будто бы невдалеке, за деревьями прятался и смеялся так… гнусно-прегнусно… Скотник вскочил с ящика: – Че она, коза, мелет-то?! Да не могло нас на школьном стадионе быть! Обозналась! – Это ты теперь прокурору расскажешь… Ну или Машке… точнее – мне, Машка тебя видеть не хочет – и ты зря не нарывайся, мало ли в деревне баб? – Эт точно… Ну сука! – В общем, я завтра с утра в город еду. И надо бы Машке срочно – до понедельника – все разъяснить, чтобы заяву накатать не успела, раздумала. Разъяснить аргументированно, чтоб еще бы и мог подтвердить хоть кто-нибудь… Из незаинтересованных лиц, иначе… Сам понимаешь, не по этому случаю, так по тому притянуть могут. Прокурорские – они такие, приставучие, гады. Ну, есть у тебя хоть кто-нибудь, кто тебя в тот момент – вчера ночью – где-нибудь в другом месте видел? |