Онлайн книга «Царьград. Страж империи»
|
Женщина перекрестилась, что вызвало у Алексея некоторое изумление – ну, надо же, ведьма, а крестится! – Я проведу, проведу! – истово шептал пастушонок. – Только факела не взжигайте! Молодой человек неожиданно расхохотался и, хлопнув мальчишку по плечу, негромко бросил: – Ну, что же, веди нас, Сусанин! – Ступайте сторожко, прямо по гати. Мог бы и не предупреждать – а то Алексей гать эту не знал! Да как свои пять пальцев. Правда, без факела бы сейчас не пошел. – Ну, спаси, Господи, в добрый путь! – перекрестилась на дорожку колдунья. Кругом пока все было тихо – никто не крался, сопя, не шуршал камышами, не хрустел в лесу сучками-ветками. Первым, осторожно ступая, шагал проводник – Сермяшка, – за ним – протопроедр, замыкала шествие Миколаиха-ведьма. В темноте идти было страшно, гать под ногами пучилась, колыхалась, так что пару раз и сам-то «Сусанин» едва не упал, хорошо Алексей успел схватить за рубаху: – Эй-эй, осторожнее, парень! Где там пень-то? Не показался? – Не… далече еще. Далече… Там, где пень, имелось небольшое сухое и твердое место, поросшее кривыми сосенками и высокой осокою, там можно было б передохнуть, отсидеться до утра, коли ничего б не вышло. Да и что говорить – Миколаихе-то с сыном ведь тоже потом в обратный путь. Вот поутру б и пошли… Чу! – А ну-ко, стойте все! Зло прошептав, Алексей прислушался, насторожился – снова показалось, идет кто-то сзади по гати, осторожненько так пробирается… Да нет, не осторожно – вон как захрустел, черт рогатый! Лось! – И что ему тут делать? – Попить, наверное, пришел… – Нашел, куда явиться. Реки ему мало. Ин, ладно – лось так лось. По прикидкам Алексея, не так уж и далеко уже до пня оставалось, лишь бы проводник не подвел, не завел бы… Впрочем, куда тут завести-то еще? Некуда деться с гати! – Тут еще новая есть гать-то, – обернувшись, прошептал пастушонок. – Недокладенная. Как бы на нее невзначай не забрести – уж тогда точно сгинем. – Сгинем, сгинем, – злым шепотом произнес молодой человек. – Не каркай! Лучше вперед смотри, пня там нет ли? – Ой! Проводник явно сунулся куда-то в сторону, едва не угодив в трясину… однако не угодил, выбрался без посторонней помощи. Обернулся, зашептал возбужденно: – А гать-то новая – докладена! Ктой-то жердины к островку проложил… вона, где пень. – Ну, жердины так жердины, – услыхав про пень, Алексей обрадовался, да и сам уже, присмотревшись, заметил впереди островок, торчавший черным бугром посреди залитой туманным светом месяца трясины. Вот и пень, наконец – корявый, родной. Осока кругом – в полчеловечьего роста. И месяц раскачивается, как ятаган в нервной руке. И звезды. Да еще туманок над трясиной поплыл… а не было ведь его, тумана-то. Самая колдовская ночь начиналась! Неужто не получится, неужто не выйдет? Да нет – должно. – Ну? – Алексей поворотился к ведьме. – Пришли уж. Колдуй! А та уже раскладывала прямо на пне свои причиндалы – травы пахучие, какие-то тускло блестевшие в свете луны черепушки, косточки… бубен! В него и ударила заячьей лапой! Гулко так: Бумм!!! – Сермяшко, отвернись, а то сгинешь! Пастушонок поспешно поворотился спиною, ну а уж потом – началось! Три раза ударив в бубен – Бумм! Бумм! Бумм! – ведьма гулко ухнула, быстро скидывая с себя всю одежду… Красивая была баба – даже сейчас, ночью, и то видно! Ах… в иное бы время… Голая колдунья, упав на колени, распростерлась пред пнем, вытянув руки: – Ой да ты Перун, Перун-батюшка! Ой да прими мово моление, мово моленье, тебя славление! Алексей, уж на что был на взводе, а присвистнул: ну, нате вам – Перун! Нет, правильно игумен Варфоломей велел схватить эту бабу! Язычница! Как есть – язычница. Волхвица! И сразу вроде бы как-то сделалось темнее, страшнее, и туман вдруг загустел, поплыл на островок косматыми плашками, и кто-то – казалось – завыл, заухал, захохотал совсем рядом. От таких премерзких звуков отрок Сермяшка – несмотря, что ведьмин сын! – затрясся, запричитал, закрестился: – Господи, Господи, спаси и помилуй! А Василиса, словно и не видела никого, делала свое дело. Молодая красивая баба. Ведьма. Вот встала… нет, вскочила, вспрыгнула на ноги, словно почуявшая добычу волчица, снова ударила в бубен, провела себя по тугим грудям заячьей лапою, закружилась волчком: Ой, Перун, Перун, Перун-батюшка! За горою, за крутой, За рекой, за быстрою, Стоят леса дремучие. В тех лесах огни горят, Вокруг огней люди стоят Люди стоят, Перуна славят! Ой, да ты Перун, Перун, Перун-батюшка! Чем дальше, тем больше неистовствовала волхвица, вилась вьюном, скакала, кружилась, и бубен бил уже так часто, что звуки ударов сливались в один громкий гул. А Сермяшка, несчастный пастушонок, в страхе пополз в осоку, там и укрылся, дрожа, лишь одни босые пятки торчали… Ой, Перун, Перун, Перун-батюшка! Ты пошли грозу, Грозу-молнию! Признаться, и Алексею тоже было не до смеха – уж больно жуткое зрелище представляла собою колдующая ведьма! Жуткое и – одновременно – притягательное. Ах, как прыгала, как кружилась волхвица, как извивалась, валялась по земле, едва не скатившись в трясину… А грозы меж тем все не было, и в чистом небе холодно мерцали звезды. Ведьма посмотрела вверх, запрокинув голову, и темные, густые волосы ее развевались за спиной лошадиной гривой, хотя никакого ветра не было. На миг застыв, колдунья вдруг изогнулась, сладострастно поглаживая себя по бедрам и, казалось, прожгла Алексея взглядом: – Семя! Перун требует семя! Ничего уже не соображая, молодой человек, словно и впрямь заколдованный, медленно подошел к ведьме. Та ухмыльнулась, заухала и, отложив в сторону бубен, мигом стащила с него всю одежду… Изогнулась: – Возьми, возьми меня!!! Дай Перуну семя! Нет, никогда еще протопроедр не занимался любовью в таких условиях: посреди болота, звездной холодной ночью… Впрочем, он сейчас и вовсе не чувствовал холода… Лишь горячие бедра колдуньи, лишь тугую грудь… Эх… Волхвица стонала, изгибалась все быстрее и быстрее, а молодой человек чувствовал себя несомым каким-то жутким колдовским вихрем, несомым неведомо куда… – Перу-у-у-ун! Перун-батюшка-а-а-а-а!!! Ах, какая ж все-таки женщина! Какая… И вдруг грянуло! Громыхнуло! |