Книга Самозванец, страница 63 – Сергей Шхиян

— Если ты не поедешь со мной, то я поеду одна!

Мне после вчерашнего было так муторно, что ни спорить, ни ссориться не было никаких сил, поэтому я промолчал и опять прикрыл лицо концом холстины.

Тогда моя прекрасная подруга пошла самым проторенным путем, она заплакала. Плач был тихий и ненавязчивый. Наташа лила слезы почти беззвучно, только изредка всхлипывала и шмыгала носом. Слышать это в том состоянии, в котором я тогда пребывал, было трудно. Пьющие товарищи, страдающие похмельным синдромом, меня поймут. Я терпел, сколько мог, потом сел на наших полатях и задал вопрос, на который не бывает ответа:

— И чего ты плачешь?

Как и следовало ожидать, она на вопрос не ответила, но выдвинула версию своей вселенской тоски:

— У меня умер папа, а я не могу с ним проститься!

— Откуда ты знаешь, что он умер?

— Оттуда! Знаю, раз говорю!

Вопрос нужно было как-то решать. Я уже понимал, что если запутаюсь в семейных отношениях, то о моей «благородной миссии спасителя отечества» можно будет забыть. Другое дело, что пока, в начале царствования сомнительного царевича Дмитрия, никаких особых событий на Руси не происходило. Опять-таки, если верить историкам, реконструировавшим события этого времени по скудным летописным материалам и свидетельствам заезжих иностранцев.

— Хорошо, — скрепя сердце, сказал я, — как только мне станет лучше, я отвезу тебя к твоему покойному папе!

— Правда! — обрадовано воскликнула Наташа, разом забыв о слезах. — Принести тебе рассола?

— Принеси, — миролюбиво согласился я, зная из опыта, что лучше уступить, чем изнурять себя в нескончаемой семейной войне.

— Я мигом! — воскликнула она и, повернувшись на месте, так что раздулся подол нового сарафана, умчалась к квартирным хозяевам добывать огуречный рассол.

Пока Натальи не было, я оделся, умылся, почистил зубы тайной, чтобы не смущать аборигенов непонятными действиями, зубной щеткой, разогнал Ваню за плохую ковку донца, — заведовать лошадиным хозяйством была его святая обязанность, и уныло ждал, когда мне полегчает. Лучше всего было бы полечить похмелье некоторым количеством водки, но одна мысль о жутком сивушном запахе местных спиртных напитков отвращала душу от алкоголя.

— Ну, что там у них нового? — спросил я девушку, когда она принесла кружку мутного рассола.

— Поляки по Москве безобразничают, — ответила девушка, сочувственно наблюдая, как я медленно цежу кислую, умиротворяющую внутренний пожар жидкость.

— Это которые вместе с царем пришли?

— Да, ходят по улицам и задирают москвичей. Говорят женщинам от них отбоя нет.

— Поляки они такие, всегда пижонами были, — подтвердил я, хотя никаких доисторических поляков никогда и в глаза не видел. Знал о них по произведениям Гоголя, писателя гениального, но не утруждавшего себя ни исторической достоверностью, ни излишней ученостью.

— Одеваются они очень красиво, — с непонятным мне тайным смыслом сказала Наташа.

— Ну и пусть, русскому человеку красивая одежда не нужна. У нас вместо нее национальное величие и бескрайние просторы!

— Да, а я вот вчера такой красивый кафтан приглядела, нужно было его взять, такой впору и царю надеть!

Я подумал, что она заботится о моей внешности, и строго сказал:

— О моей одежде забудь, я сам с ней разберусь.

— Я подумала, он батюшке впору был бы, чтобы не стыдно было в гробу лежать.

— Господи, ты опять за свое. Ну и что там еще поляки делают?

— Пьют и дерутся, — потеряв интерес к разговору, ответила она. — Москвичам не нравятся.

— Нам никто не нравится, мы сами себе не нравимся.

— Говорят, царь их отослать хочет назад в Полянию, казной прельщает, а они ни в какую.

Мне, честно говоря, особого дела до поляков не было. Рассол немного смягчил похмелье, но голова по-прежнему трещала, и небо казалось с овчинку.

— Я так надеялась, что мы вчера, а ты так напился, — резко поменяла тему разговора Наталья. — Когда теперь удастся…

— Так в чем дело, иди сюда…

— Нет, — отстранилась она, — вдруг кто-нибудь войдет!

— Что-то это тебя раньше не останавливало.

— Мало ли что. было раньше, раньше и ты был совсем другим! Если я тебе стала не нужна, так и скажи. Только я не могу быть с тем, кто меня не почитает!

— Ясно.

Теперь стало понятно, куда она клонит.

— Что тебе ясно?

— Ну, если я хочу с тобой спать, то должен ходить перед тобой на полусогнутых.

— На чем ходить? — не поняла Наташа.

— Все, проехали.

— Ты стал совсем другой.

— Знаешь, ты тоже.

— Что я тоже?

— Сильно изменилась, сразу видно, что папина дочка.

Мне показалось, что Наталья не поняла и половины того, что я сказал, но и того, что до нее дошло, хватило, чтобы обидеться и постараться это скрыть. Ссориться перед поездкой в имение отца ей никак не хотелось. Потому она ласково улыбнулась и спросила:

— Как ты себя чувствуешь? Уже лучше?

— Пожалуй.

— Вот и хорошо. Может быть, ты еще немного поспишь? Тогда выедем позже. Только лучше засветло доехать, а то можно и к разбойникам попасть. Говорят, в лесах такие страсти творятся!

— Да ладно, как-нибудь переживу, надо же тебя на похороны отца доставить.

— Тогда вставай, я Ване седлать давно велела. Он уже, поди, нас заждался. А по дороге можно в хорошем трактире пообедать. Я один знаю, там такой вкусный взвар готовят!

Я с интересом смотрел на девушку. Конечно, оборотистость и деловитость — хорошие качества, но иногда, в частных отношениях, они бывают явно избыточными. Однако начинать выяснять отношения желания не было. Тем более что мне прозрачно намекнули, что с послушанием будут увязаны и ночные радости.

Я надел кольчугу, шлем, проверил оружие, и мы вышли во двор. Оседланные лошади ждали возле крыльца. Ваня соскочил с жеребца покойного дьяка и бросился помогать Наталье сесть в седло его Зорьки. Потом, как мне показалось, все время выжидающе смотрел на Наталью, словно ждал ее похвалы и знаков расположения. То ли влюбился, то ли признал за лидера нашей маленькой группы.

— Ну что, едем? — спросил я, словно исполняя формальные обязанности старшего.

— Погодите, мне нужно сойти, — смущенно улыбнувшись, сказала девушка и просительно посмотрела на меня, ожидая, что я помогу ей спуститься с лошади. Мне делалось все интереснее наблюдать за ее маневрами. Стало понятно, что все, что она делает последнее время, неспроста, и имеет какую-то определенную цель.

Я ей помог, и она, не торопясь, удалилась в хозяйскую сталчковую избу, говоря попросту, в туалет. Конечно дело житейское, но посадить мужиков в седла, а самой полчаса заседать в клозете — действие, которое явно имело какую-то психологическую нагрузку.