Книга Подарок, страница 17 – Сесилия Ахерн

Рут остановилась.

— Элисон?

— Да. Мой секретарь. Новый. Ты уже познакомилась с ней.

— Нет еще. — Она медленно приблизилась: — Милый, Марсия с таким увлечением занималась этим юбилеем…

— А теперь с таким же увлечением им займется Элисон, — с улыбкой сказал он. И рассмеялся.

Она терпеливо улыбнулась этой нехитрой шутке, хотя на самом деле готова была задушить его за то, что он отобрал организацию вечера у Марсии, передав это в руки секретарши, чужой женщины, совершенно не знавшей человека, который собирался отметить в кругу любящих его близких семидесятилетие своего пребывания на этом свете.

Она сделала глубокий вдох и расслабила плечи на выдохе. Повторила движение.

— Ужин готов. — И она продолжила прерванный путь в кухню. — Сейчас, я только его разогрею. И я купила твой любимый яблочный пирог.

— Я сыт, — сказал он, складывая письмо и разрывая его на клочки. Несколько клочков упало на пол. Не то шуршание бумажек, сыпавшихся на мраморный пол, не то его слова заставили ее остановиться; она замерла.

— Да соберу я эти чертовы бумажки! — в сердцах воскликнул он.

Медленно обернувшись к нему, она проговорила:

— И где же это ты ужинал?

— В «Шэннахане». Отбивной на косточке. Наелся до отвала. — И он рассеянно погладил себя по животу.

— С кем?

— Там было несколько человек.

— Кто именно?

— Это что, допрос у Великого инквизитора?

— Нет, просто жена интересуется, с кем ужинал муж.

— С ребятами из конторы. Ты их не знаешь.

— Мог бы и меня поставить в известность.

— Это было в узком кругу. И жен не приглашали.

— Я не в том смысле. Просто, если бы мне знать заранее, я бы не тратила время на готовку.

— Ей-богу, Рут, мне очень жаль, что тебе пришлось готовить и покупать этот чертов пирог! — вспылил он.

— Ш-ш, — прошипела она и прикрыла глаза, моля, чтоб громкий его крик не разбудил ребенка.

— И никаких «ш-ш»! — возмутился он. — Ясно?

Он ринулся в гостиную, оставив посреди коридора свои тапочки и разбросанные конверты на столе.

Рут, сделав еще один глубокий вдох, отвернулась от этого беспорядка и удалилась в противоположную часть дома.

Когда Лу вернулся к ней, он застал ее за кухонным столом. Она ела лазанью и салат, а рядом ждал своей очереди яблочный пирог. На экране стоявшего в гостином уголке телевизора мельтешили бабы в эластичных спортивных костюмах.

— Я думал, ты с детьми поужинаешь, — сказал он, последив за ней несколько минут.

— Я и поужинала, — сказала она с набитым ртом.

— В таком случае зачем есть опять? — Он посмотрел на часы. — Почти одиннадцать. Не поздновато ли для ужина, а?

— Ты же ешь в это время. — Она нахмурилась.

— Но не я жалуюсь, что толстею, после того как съедаю два ужина, да еще с пирогом! — хихикнул он.

Она проглотила то, что было у нее во рту, но уже с ощущением, будто глотает камни. Эти слова вырвались у него невольно, он не хотел ее обидеть. Он никогда этого не хотел, но тем не менее обижал. После долгого молчания, за время которого гнев Рут поостыл, а аппетит восстановился, Лу присел к ней за стол. За окном к холодному стеклу приникла темнота, ждущая, что ее впустят внутрь. А за ней, на той стороне бухты, как рождественские электрические гирлянды, свесившиеся с темных ветвей, миллионами огней сиял город.

— Странный выдался денек, — наконец проговорил Лу.

— Чем странный?

— Не знаю. — Он вздохнул. — Чудной какой-то. И чувствую я себя как-то не очень.

— Как и я все эти дни, — с улыбкой сказала Рут.

— Наверно, я заболеваю. Что-то мне… не можется.

Она пощупала его лоб.

— Жара у тебя нет.

— Думаешь? — Он изобразил удивление, а потом и вправду его почувствовал. — А кажется, что есть. Это все из-за того парня на работе. — Он покачал головой. — Странный тип.

Рут, нахмурившись, внимательно глядела на него: неумение объясниться было ему несвойственно.

— Поначалу все складывалось как будто хорошо. — Он поболтал вино в рюмке. — Я познакомился у входа в офис с неким Гейбом, бродягой, впрочем, не уверен, он, кажется, сказал, что у него есть крыша над головой, но при этом он сидел на улице и просил милостыню.

Тут раздались сигналы «электронной няньки», потому что Пуд начал подавать голос. Вначале это было лишь сонное кряхтенье. Однако Рут тут же опустила вилку и нож, а тарелку с недоеденным ужином отодвинула в сторону — и замерла с единственным желанием, чтоб звуки эти прекратились.

— Так или иначе, я угостил его кофе, и мы разговорились.

— Очень мило с твоей стороны, — отозвалась Рут. В ней встрепенулся материнский инстинкт, и все, что она слышала теперь, был голос ее ребенка, так как сонное покряхтывание и постанывание прекратились и уже перешли в полнозвучный плач.

— Он показался мне странно похожим на меня, — смущенно продолжал Лу, — и разговор у нас вышел странный: мы обсуждали обувь. — Он засмеялся, вспоминая, как это было. — Этот парень помнил, во что был обут каждый, кто входил в здание, и я его нанял на работу. Нет, не я, конечно, я позвонил Гарри и…

— Лу, милый, — перебила она, — ты что, не слышишь?

Он поглядел на нее непонимающим взглядом, поначалу лишь досадуя, что его прервали, но потом, склонив набок голову, прислушался. Тогда только до его сознания начал доходить этот плач.

— Ладно, давай иди, — вздохнул он и потер себе переносицу. — Но помни только, что я пытался поделиться с тобой тем, как провел день. А то ты вечно упрекаешь меня, что я с тобой не делюсь.

— О чем ты говоришь! — Она раздраженно повысила голос. — Твой сын плачет. Так что же, я должна, по-твоему, сидеть тут, когда он просит помощи, и ждать, пока ты кончишь свой рассказ о каком-то помешанном на обуви бродяге? А может, лучше тебе встать и посмотреть, что с ребенком, без моего напоминания? Ты так не считаешь?

— Хорошо, я встану и посмотрю, — сердито буркнул он, не трогаясь с места.

— Нет уж, это сделаю я. — Она встала из-за стола. — Я хочу, чтобы ты это делал сам, по своей воле. Не как одолжение. Чтобы ты сам хотел это сделать.

— По-моему, и ты сейчас не очень-то рвешься к нему, — проворчал он, теребя запонки.

Она была уже возле двери, но остановилась.