Онлайн книга «Кольцо с тайной надписью»
|
– Все в порядке? – спросила она. – Мне показалось… – Тут она увидела Флинта и оторопела. – О! Еще один попугай? – Да, – подтвердил Ласточкин, – он просто влетел в окно. – Ах, – воскликнула она, – так вот он где! Его тут искали… где же он? Сейчас я его верну! – И она с неожиданной резвостью устремилась по дорожке прочь. – Как вернетесь, зайдите к нам! – крикнула я ей вслед. – В чем дело? – спросил Ласточкин. – Кто-то искал попугая, – ответила я, пожимая плечами. – Наверное, какая-то ошибка. – Ладно, она еще вернется, – отозвался капитан. – А мы с тобой пока будем писать протокол допроса. Дима! – обратился он к Славянскому. – Без обид, я надеюсь? – Какие уж обиды, – отозвался тот. – Я только не могу понять, как ты его нашел. – Он кивнул на Флинта, который вовсю обхаживал бесценную Клеопатру. Она расправила крылья и перелетела на сейф. Наш свидетель, забыв обо всем на свете, легкомысленно бросился за ней. – Фу, – вздохнул Ласточкин. – Сам не знаю, как я его нашел. Это чудо. Вот и все… Присаживайтесь, Георгий Алексеевич. У нас с вами будет длинный разговор. * * * – Вы признаетесь, что вы убили Анастасию Александровну Караваеву? – Думаю, бесполезно это отрицать. Эта проклятая птица сдала меня с потрохами. – Вы убили ее из-за картины, так? – Да. – Из-за картины Караваева? Что в ней было такого? Художник морщит губы и смотрит в окно. Руки его, сложенные на коленях, дрожат. – Это не картина Караваева, – наконец произносит он тихо. – Это картина Тициана. – Что? – Ну да. Вы же слышали, что я сказал… Когда я начал снимать верхний слой краски, кстати сказать, положенной кое-как, я обнаружил под ним совершенно другую картину. А когда я увидел подпись… Славянский даже дыхание затаил. Я, кажется, тоже. – Дима, – говорит ему Ласточкин, – немедленно бери машину… Где эта картина теперь? Художник горько улыбается. – Вы что, думаете, я продал ее? Нет. Она у меня. – Дома? – Да. – Как она выглядит? – Это портрет женщины. – Дима, немедленно… Но Дима уже скрылся за дверью. – И когда вы поняли, что это Тициан, вы решили, что не станете отдавать картину Насте. Так? – Ну, в общем, так. Поймите, я всю жизнь рисую. И когда я увидел эту вещь… Я не могу передать, что я почувствовал. Я бывал в музеях, да. Но когда вот так запросто, у меня дома… – Он умолкает и глядит куда-то перед собой. – Я был счастлив, – произносит он тихо. – Тогда вы подменили картину, а Настя Караваева заметила это. – Ласточкин морщится. – Чем вы ее убили? – Я не хотел ее убивать. Я хотел ей что-нибудь наплести, соврать… Но когда она стала угрожать, что вызовет полицию, я потерял голову. И убил ее. – Чем? Художник вытирает лицо. – Я нередко ношу с собой этюдник… И все остальное тоже. – Чем вы ее убили? – Мастихином. – Поясните, пожалуйста. – Это такой специальный нож. Чтобы смешивать краски. Я вообще-то им редко пользуюсь. Но в этот раз… Плохая шутка, и он сам понимает это. – Где этот мастихин теперь? – Я его выбросил в реку. Не думаете же вы, что я стал бы оставлять у себя нож, которым я убил человека. – Отпечатки пальцев на ручке двери тоже вы стерли? – Нет. Насколько помню, нет. Я ничего не стирал. – Расскажите мне про Савелия Рытобора. Вы его убили? – Я, – сконфуженно признается он. – Но я не хотел. Оказалось, он знал от Насти о ее подозрениях по поводу картины. Она ему сказала. Он догадался, в чем дело, и стал предлагать мне продать картину и поделить деньги. А я не хотел продавать Тициана. Он достался мне слишком дорогой ценой, и вообще… Словом, я не желал расставаться с ним. Даже если бы мне предложили миллион, я бы не пошел на это. Эти… толстые кошельки… что они понимают в нашем искусстве? Для них ведь это только способ вложения денег, не более того. Жалкие людишки. Он сгорбился на стуле и глядел в пол. Ласточкин молчит. Попугаи на сейфе поднимают возню. За окнами – солнечный летний день. – Когда я убил того старика лампой, – бормочет художник, – я как раз вспомнил об отпечатках и все вытер… Чтобы меня не могли найти. И потом, кому бы в голову пришло… Ласточкин морщится. – Подпишите протокол… Здесь и здесь. Через минуту художника уведут. А за окнами по-прежнему будет день, и Ласточкин пригласит в наш кабинет человека, который его очень интересует. Аркадия Багратионова. – Наша беседа неофициальная, без протокола, и я хочу, чтобы вы знали это. – Да-да… Хорошо. – Может, вы все-таки расскажете мне правду? Вы ведь были у Насти в тот день, когда она умерла. Багратионов отводит глаза. – Это ведь вы стерли отпечатки пальцев с ручки двери? – Я, – бормочет бизнесмен. – Просто… мы с ней до этого поссорились. И я приехал к ней… Хотел помириться. Открыл дверь… – У вас был ключ? – Был. Но, я думаю, это несущественно. – Продолжайте. – Я вошел… И увидел ее. Она лежала на ковре… Я думал, она мертвая… Попугай метался над ней и говорил, говорил без умолку… Он с ума меня сводил своей болтовней. Я заорал на него, не помня себя… Он испугался, заметался по комнате и в конце концов вылетел в окно. Я подошел к Насте, и тут она… Она захрипела. Она была еще жива… – Она сказала что-нибудь? – Да… «Помо… помоги… Он убил меня»… Я не знал, что мне делать. Я хотел как-то… перевязать раны, унять кровь… Но я не знал, за что приняться, с чего начать и вообще… И тут она перестала хрипеть. Я наклонился… Потрогал пульс, а он не бьется. Я звал ее, звал… Бесполезно. Я схватился за телефон, хотел… позвать вас… И сообразил, что этого нельзя делать. Произошло убийство. На кого удобнее всего повесить дело? Да на того, кто обнаружил труп. На меня… И мне стало страшно. Я… в общем, я стер все отпечатки и ушел, затворив дверь. Ласточкин сощурился. – По лестнице бежали, да? Спешили прочь? – Да… А вам… рассказали? А, помню, старуха какая-то видела меня… – Это совершенно несущественно. Вы свободны, Аркадий Тимофеевич… Можете идти. – Спасибо, – говорит бизнесмен. И уходит. После его ухода Ласточкин задумчиво смотрит в окно. |