Онлайн книга «Лебединая песнь. Книга 1. Последняя война»
|
— Да. Думаю, что это правильно. — Хорошо ли… Правильно ли, что я солгал ей? Но это была «белая» ложь. Я не хотел, чтобы она беспокоилась обо мне. Она беспокоится, что я много выпиваю и делаю глупости. Я не умею пить. Правильно ли, что я сказал ей «белую» ложь прошлым вечером? Она поняла, что он умолял ее сказать, что это было правильно. — Конечно, — сказала она ему. — Многие в тот вечер поступали хуже. А она легла спать, не волнуясь о… Что-то острое укололо Сестру Ужас в левую щеку. — Не двигайтесь, — предупредил женский голос. — А лучше не дышите. Голос дрожал: тот, кто говорил, сам был испуган до смерти. — Кто здесь? — спросил Арти, у которого душа ушла в пятки. — Эй, леди! Как вы? — В порядке, — ответила Сестра Ужас. Она пощупала около щеки и почувствовала нажим похожего на нож куска стекла. — Я сказала не двигаться, — стекло уперлось в нее. — Сколько еще ваших? — Только один. — Арти Виско. Меня зовут Арти Виско. Где вы? Последовала длинная пауза. Затем женщина сказала: — У вас есть пища? — Да. — Вода? На этот раз это был мужской голос откуда-то слева. — У вас есть вода? — Не вода. Имбирное пиво. — Давай посмотрим, на что они похожи, Бет, — сказал мужчина. Вспыхнуло пламя зажигалки, такое яркое во тьме, что Сестре Ужас пришлось на несколько секунд зажмурить глаза. Женщина поднесла зажигалку к лицу Сестры Ужас, потом к Арти. — Думаю, с ними все в порядке, — сказала она мужчине, который вышел на свет. Сестра Ужас смогла разглядеть женщину, согнувшуюся около нее. Лицо у нее было распухшее, а на переносице была рана, но все же она казалась молодой, может чуть больше двадцати пяти лет, на ее покрытой волдырями голове осталось несколько свисающих колечек от кудрявых светло-каштановых волос. Брови выжгло, темно-голубые глаза распухли и покраснели; она была стройной, одета в голубое в полоску платье в пятнах крови. Длинные тонкие руки сплошь в волдырях. Накрученное на плечи с виду было похоже на кусок шитого золотом занавеса. На мужчине были лохмотья полицейской формы. Он был старше, вероятно чуть моложе сорока лет, и большая часть его темных коротко стриженных волос осталась только на правой стороне головы, на левой стороне они были сожжены до голого мяса. Он был крупный тяжеловатый мужчина, а его левая рука была обмотана и висела на ремне, сделанном из той же грубой, с золотистыми прошивками, материи. — Боже мой! — сказал Арти. — Леди, мы нашли полицейского! — Откуда вы? — спросила ее Бет. — Не отсюда. А вам-то что? — Что в сумке? — женщина кивнула на сумку. — Вы меня спрашиваете или хотите ограбить? Она заколебалась, поглядела на полицейского, потом опять на Сестру Ужас и опустила кусок стекла. Она заткнула его за пояс на талии. — Я вас спрашиваю. — Обгорелый хлеб, пара банок анчоусов и немного ломтиков ветчины. Сестра Ужас почти увидела, как девушка проглотила слюну. Она залезла в сумку и вынула хлеб. — Вот. Кушайте на здоровье. Бет оторвала кусок и передала уменьшившуюся буханку полицейскому, который тоже отломил немного и засунул в рот так, будто это была манна небесная. — Пожалуйста, — и Бет потянулась за имбирным пивом. Сестра Ужас настояла на этом, и, когда оба, девушка и полицейский, напились, она почувствовала, что осталось не больше трех хороших глотков. — Вся вода заражена, — сказала ей Бет. — Вчера один из нас попил из лужи. Вечером его стало рвать. Примерно через шесть часов он умер. Мои часы еще ходят. Смотрите. Она показала Сестре Ужас свой «Таймекс»; кристалл испортился, но старые часы все еще тикали. Времени было восемь двадцать две. — Один из нас, — сказала она. — Сколько же человек здесь? — спросила Сестра Ужас. — Еще двое. Ну, на самом-то деле всего один. Латиноамериканка. Мы потеряли мистера Каплана прошлой ночью. Парень тоже умер вчера. А миссис Айверс умерла во сне. В живых остались только четверо из нас. — Трое, — сказал полицейский. — А, да. Правильно. Осталось трое. Латиноамериканка там внизу. Мы не могли заставить ее двинуться, и никто из нас не знает испанского. А вы? — Нет. Извините. — Я Бет Фелпс, а он Джек… Она не могла вспомнить его фамилию и покачала головой. — Джек Томашек, — подсказал он. Арти опять представился, но Сестра Ужас сказала: — А почему вы сидите не здесь, наверху, а там, в подвале? — Там теплее, — сказал ей Джек. — И безопаснее. — Безопаснее? Это почему? Если это старое здание снова тряхнет, это все свалится на ваши головы. — Мы только сегодня вышли наверх, — объяснила Бет. — Парень, ему было около пятнадцати, был, думаю, самым крепким из нас. Он был эфиоп или что-то вроде этого и лишь слегка говорил по-английски. Он вышел поискать еды и принес несколько банок мясного фарша, кошачьей еды, и бутылку вина. Но… Они выследили его. И нашли нас. — Они? — спросил Арти. — Кто они? — Трое. Так обожжены, что трудно разобрать, кто из них мужчина, а кто женщина. Они пришли за ним сюда и были вооружены молотками и горлышками от бутылок. У одного был топор. Они хотели забрать нашу еду. Парень подрался с ними, и тот, с топором… Голос ее дрогнул, глаза остекленели и уставились на оранжевый огонек зажигалки в ее руке. — Они обезумели, — сказала она. — Они… Они были бесчеловечны. Один из них порезал мне лицо. Думаю, что еще счастливо отделалась. Мы сбежали от них, и они забрали нашу еду. Не знаю, куда они ушли. Но я помню… От них пахло… Словно бы горелыми сосисками с сыром. Не смешно? Но именно так я и подумала — горелыми сосисками с сыром. Потому мы стали прятаться в подвале. Теперь уже невозможно понять, что еще может случиться наверху. Вы не знаете и половины того, что случилось, подумала Сестра Ужас. — Я пытался отбиться от них, — сказал Джек. — Но теперь, думаю, что никогда больше не смогу. Он повернулся спиной, и Арти с Сестрой Ужас ахнули. Спина Томашека от плеч до пояса представляла собой гноящуюся массу розовой обожженной ткани. Он опять повернулся к ним лицом. — Самый худший ожог, который когда-либо получал старый поляк, — горько улыбнулся он. — Мы услышали вас наверху, — сказала им Бет, — и подумали, что те вернулись. Мы поднялись, чтобы подслушать, и услышали, что вы едите. Послушайте… Латиноамериканка тоже не ела. Можно, я возьму ей немного хлеба? |