Книга Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза, страница 4 – Дмитрий Могилевцев

Из сирени на дорогу вылез мальчуган. Лет двенадцати, не больше. Тоненький, белобрысый. С курячьими белесыми волосенками, птичьей шейкой и огромными, в пол-лица, синими искристыми глазами. Стал, улыбаясь.

А затем из кустов вышел волк. За ним второй, третий. Уселись по-песьи, лениво.

У Круза в желудке родился холодный колючий ком. Пополз наверх, уперся в глотку. Вот тебе и тридцать семь лет после «опа». И полтора месяца до полных тридцати восьми. Мать твою, снова послушал очкастого бзика!

Конечно, можно сейчас поднять винт и спокойно положить мальчишку посреди дороги с дырой во лбу. Но — и в этом Круз был уверен твердо, нутром и даже пропотелыми носками — делать этого нельзя. Если этого не делать, проживешь дольше. Может, на полчаса, но дольше.

Щенки переглянусь. Последыш уложил автомат наземь. Пошел. Встал напротив, в трех шагах. Волки смотрели, не шелохнувшись. А мальчуган рассмеялся. И разжал левую ладонь, сдул горсть золотистой пыли.

Последыш вздрогнул.

— Ты кто? — выговорил хрипло, вытаскивая слова из пересохшего рта.

— Янка, — добродушно ответил мальчуган. — А вы — мясо.

— Ты кого зовешь мясом, недомерок? Мой отец — волк, и брат — волк. Хочешь научу, как недомерку обращаться к волкам?

— Волк? Это как? Правда? — спросил мальчуган удивленно. — А чего тогда с вами мясо?

— Сам ты мясо!

— Я сейчас скажу Чиншу, он тебе пупок вырвет, — сообщил мальчуган все так же добродушно.

— Пусть попробует!

— Ну, — мальчишка пожал плечами, — как хочешь. Чинш…

— Стой! — сказали из кустов.

На улицу вывалился мужик — точная копия мальчишки, раздутая вдвое, одетая в такое же серое тряпье, с такими же голубыми глазами, но и с бороденкой, куцей и редкой, и с прыщом во лбу.

— Не мясо они, Янко. Не похожи.

— Это бывает, что не похожи, а на самом деле — мясо! С ними же мясо было!

— Мало ли что было. Не дорос ты еще сам такое думать.

— Как выходить — дорос, а как…

— Хватит, — приказал прыщелобый и, оглядев Последыша сверху донизу, спросил удивленно: — Ты из каких будешь, хлопче?

— Мы — волки из Колы! — ответил Последыш, сощурившись.

— Ох ты, ёп-ти-тить. — Прыщелобый вздохнул. — Кто у вас там старшой? Эй ты, который седой с дубальтовкой, ходь сюды!

— Сам иди, оборванец, — процедил Последыш.

Но прыщелобый, не обратив никакого внимания, крикнул Крузу:

— Батько, ты подойди лучше, лады? А то кабы чего не случилось.

— Если чего случится, ты умрешь раньше, чем твой снайпер меня выцелит, — сообщил Круз. — Да и старый я, к молодым бегать. Ты, почитай, вдвое меня моложе. А ну, ноги в руки!

Янко хихикнул. Крайний слева серый зарычал.

— Ну, Чинш, не ругайся, — заметил прыщелобый с неожиданным миролюбием. — Принято так у людей, к старшим ходить.

И пошел. Круз только сейчас заметил, что прыщелобый, как и его мальчуган, бос.

— Батько, ты на нас не серчай, — попросил прыщелобый, подойдя. — Меня Владом зовут, а тот сопливый — Янко. Нас дидько наш, старшой, послал к вам. Хочет он с вашим знахарем поговорить, который длинный и с псиной здоровой. Да и с вами тоже. Вижу, люди вы рассудительные, стоящие. Так вы с нами пойдите, а то плохое может случиться, честное слово. Мы народ диковатый, и земля тут наша искони. Не любим мы чужих оружных.

— Мы пойдем, — пообещал Круз.

Круз видел многое. Видел, как выживают те, кто остался в Лондоне и Мадриде. Как выживают, забившись в горы и спрятавшись на островах, носясь по рассыпающимся дорогам, стреляя во все подряд, молясь, строя корабли. И думал, что страннее устройства жизни волколюдей, подобравших Круза заполярной зимой и принявших в стаю, придумать трудно. Но здешний народ, живший среди обычной, не слишком одичавшей и не слишком разоренной средней полосы, перещеголял северян. Круз не увидел ни дотов с тяжелыми пулеметами, ни канав с кольями, ни стен. Обычный полусельский городишко на берегу медленной реки, заросший ивами, с полутысячелетней башней ратуши, переделанной век тому в школу, с церковью и костелом по соседству, с тремя улицами, только и поместившимися на узком холме между болотом и рекой. Не слишком одичавший городишко, но изрядно разваленный. Обычный.

Только по улицам его ходили волки. С виду — настоящие, чистокровные серые. Ленивые, сытые. Не уступавшие людям дороги. А потом Круз увидел, как тянут груженную дровами телегу живые трупы. Страшно изъязвленные, обожженные, обмотанные тряпками или вовсе голые, проткнутые ржавыми штырями, с гниющей кожей. Мальчишка верхом на дровах, регоча, тыкал их палкой с гвоздем. Они даже не вздрагивали.

— Сазон вовсе мясо свое запустил, — сказал Влад укоризненно. — Дождется, пока волки заберут.

Не успел договорить, как на телегу вспрыгнул волк с подпалиной на плече. Повалил мальчишку, выхватил палку, отшвырнул. Встал, рыча.

Из-за кустов выскочили трое, мгновенно выдрали крайний животруп из постромков и, не оттащив даже, принялись пожирать. Животруп закричал — тоненько, по-птичьи.

— Дядя Влад! — закричал Янко. — Опять Штыповы безобразят! Я им сейчас!

И потянул из-за ворота свистульку на ремешке.

— А ну окстись! — одернул Влад. — Штып меня старше, и Сазон тоже, не мне и не тебе по ним свистеть. Пусть дидько разбирается. Штыповы в своем праве.

— Да он же Петрука покалечит!

— Кто, Штып? Да он младенцев через реку носит! Подержит Петрука твоего, чтоб не засвистел ненароком, и отпустит.

— А где Штып? — спросил Последыш ошарашенно.

— Ты че, слепой? — сказал Янко. — Вон, на телеге, с подпалиной который.

Подпаленный Штып спрыгнул с телеги. Подошел лениво к животрупу, уже переставшему дергаться, сунул морду в распоротый живот.

И тут Петрук засвистел. Крузу будто загнали тупое ржавое сверло в уши и принялись медленно, с хохотом поворачивать. Две ноты — одна выше визга, вторая толстая, гнусавая, звук вибрирует, трясется между ними, рассыпается стеклом, острым, крохким. Волки замерли, прижав уши. Спрятали морды меж лап, скрючились, припали к земле.

В этот момент пес Хук, огромная черная животина, раза в полтора больше любого из волков, прыгнул.

Круз не сразу решился оторвать ладони от ушей — такой странной, дикой, удивительной показалась тишина.

Потом Янко вскарабкался на телегу и, деловито размахнувшись, стукнул Петрука в нос.

Дидько обитал не в ратуше и не в тяжелом бетонном утюге прежнего градоначальства, а на краю города, в узком углу у соединения рек, в бывшем гастрономе, чьи обширные витрины украшали куски зеркал и черепа, человечьи и волчьи. Оказался дидько вовсе не старым, не больше пятидесяти, и смотрел на пришлецов как на диковинное зверье из разъезжего цирка. А в особенности на Дана и пса Хука, которого волки опасливо обходили.