Онлайн книга «Ночная смена. Лагерь живых»
|
Кое-что мне и так понятно. Всякая ерунда, например, откуда звуки. Раз зомби двигает конечностями и может кусать и жевать, значит, мышечные группы работают. В сложных сочетаниях, точно координированно. И почему бы не работать мышцам грудной клетки, набирая воздух? И получается, по принципу детских резиновых игрушек-пищалок. Те тоже не живые, а звуки издают — только в путь. Голосовая щель и пасть — тоже работают. Да любой мертвяк издает стон-стенанье. А вот сохранившийся интеллект — это совершенно непонятно. Мозг умирает, кора во всяком случае. Раз морфы охотятся, да еще и хитрят при этом, — интеллект у них точно есть. Так что тут просто еще к тем структурам мозга, которые у морфов работают на охоту, добавились дополнительно огрызки коры. Вот как — совершенно не понимаю. Хотя не только я. Как функционируют зомби — никто не понимает. Мутабор, насладившись музыкой воя и плача, поворачивается ко мне: — Хессих! — Да, я медик. Мотает башкой, человеческим движением отрицания. Тычет лапой себя в грудь, повыше висящих ручонок: — Хессих! Потом в меня: — Хассиссхеннн! — Ассасин? Отрицательное мотание башкой: — Хассиссхеннн! Это что получается? Конкурирующая фирма? — Задача? Цель? М-да… Что, интересно, морф захочет? И улыбочка у него… Устрашающая… — Хабботха. Хассиссхенннссиа. Морф напрягается, видно, что говорить внятно ему физически трудно. Поневоле напрягаюсь, непроизвольно помогая ему, как это делают все люди, беседующие с косноязычным или заикой. — Рхееанниассииха. Теперь не понимаю. Но вижу, что как раз хозяин свою зверюшку понял отлично, аж плакать перестал и притих как-то подозрительно… — Эй, гений, как вы делали морфов? Почему грудь Альманзора брита? Зачем бритье? И раз уж речь пошла — зачем ручки пришиты? Жду ответ. На хрена шитье ручек? Жду, мало времени. — А что сделаете? Вы теперь меня беречь будете! — О, а я думал, что вы речь в норме забыли. Насчет ожидания — это вряд ли. Сомнение. Я не научный работник. Практик. Примитив. Говно — цена вашей деятельности. — Она уникальна! Любое начальство вас поставит на место, идиот! — Есть сомнение. Тут начальство — медик Мутабор. Главврач Мутабор. — Льстите, льстите, жополиз. Он все равно не поймет. — Ерунда. Отрыв башки он вполне обеспечит. Доение коровы — видели? — Что за бред? — Бред? Нет. Дерганье пальцев. После вывиха. Итак, информация? — Пошел в задницу! Я жив, пока не говорю. — Жизнь эквивалент боль. — Ничего, потерплю. Он тебя тоже сожрет. Не первый будешь. Он — людоед. — Вы тоже людоед. А он — ваше творение. Симпатия к нему — не к хозяину. Морф вмешивается довольно бесцеремонно. — Хессссих. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рмуххабборр. Слушать это — уши в трубку сворачиваются. Понять — мозг пухнет. Но вроде как начал с медика, а получился в конце Мутабор, если я его правильно понял. Несколько циклов. Что за циклы? — Повтор? Еще повтор? Морф повторяет. Но при этом делает нелепые жесты. Нелепые, потому как странно их видеть в его исполнении. Получается, как в детской картинке «Найди спрятавшегося мальчика». Смотрел, смотрел — и вдруг как повернулось что-то — и странно, что раньше очевидного не видел. Он тычет лапой в себя, скрещивает лапы на груди, потом словно трет что-то зажатое в руках, потом прикладывает эти невидимые предметы, потом снова скрещивает руки на груди… На всякий случай проверяю. — Врач. Смерть. Реанимация. Вторая смерть. Вторая реанимация. Третья смерть. Третья реанимация. Четвертая смерть. Четвертая реанимация. Пятая смерть — конец. Мутабор. Жуткая башка медленно кивает. — Причина? Болезнь? — Ппрреххось… — Прихоть? — Ппрреххось. Мило. Хорошая развлекушка. — Эй, гений. Симпатии у меня к вам не было, а теперь вы мне еще больше не по нраву. — Вы не можете так со мной поступить! — Почему? — С вашей точки зрения, я преступник. Допустим. Но вы-то нет. А если поступите, как я, — вы тоже станете преступником, ничем не лучше меня. — Сравнение для дурака. Антибиотик не равен возбудителю болезни. — Вы значит — антибиотик? — Роль вполне меня устраивает. Правда, у меня нет уверенности, что я обеспечение пяти реанимациям одолею. Задача — морф хозяина? Кстати, как вы обеспечивали послушание Мутабора? — Он притворялся, сволочь. А вам ничего не скажу. — Надобности у меня нет. Пока осталось одно. Непонятка с детскими ручками, которые вы вшили взрослым мужикам. Но раз у вас такая прихоть и фантазия — есть уверенность — просто по приколу. Видно, как побрили первенцу грудь, чтоб шарашить разряд дефибриллятором, идея и пришла. Совершенно дурацкая идея. — Конечно, сейчас можно топтать свободу творчества! А я — творил. — Свобода подразумевает ответственность. Иначе получается не свобода, а мерзость. Затея идиота — жестокость и только. У Альманзора уже явления некролиза были на ручках. Он их стал переваривать, а не адаптировать. Да и исполнение — такое же, как и идея. Ну, мы заболтались. К делу. Главврач, распоряжения? — Хрусс. Ххашина. — Груз? — Хрусс. Хуссофф. Хоссаинн. — Хозяина в будку? Кивает. Сам, значит, на место хозяина, а гения — в ту самую жестяную конуру, где, видно, Мутабора возили. А что, хорошая мысль. Только вот возникают у меня совершенно козацкие мысли — хоть гения и обваляли уже по земле, но одежонка и амуниция у него отличные — а так как он щуплый, то тому же Демидову в самую пору будет. Это раз. Второе — голый и босый до смерти не замерзнет, а вот бежать и сопротивляться ему будет куда сложнее. Это два. А три — надо мне собрать в кучу разбежавшиеся мысли. Пока я получил просто передышку. Не более. Морф — он и в Африке морф, никак не святой Николай. Можно ожидать любого варианта. Но вроде я ему нужен для расправы с хозяином — значит, пока идет по плану — жить буду. Вот только потом у меня в соседях окажутся два морфа. И если у гения останется часть мозгов — то любить он будет уже конкретно меня. А мне по уму и одного Мутабора — с походом хватает. — Одежда. Обувь. Изъятие. — Ссмыхлн? — Побег. Хозяин. Затруднение. Морф кивает. Величественно это у него получается. |