Онлайн книга «Ночная смена. Остров живых»
|
– А о чем? О мировой скорби? О том, что в две тысячи двенадцатом году астероид может прилететь? – Выдохни! Сейчас технику подгоним к медпункту, оставим под присмотром наших, проверим пустые цеха. Дальше видно будет. – А да ну тебя! Если прохлопаю сейчас трофеи – век себе не прощу. А уж Николаич тем более. Тут новый командир прав на все сто. Заболевший Николаич будет поминать своему преемнику такой провал долго. Пока наши разбираются с добытым трофеем, успеваю заскочить на кухню – опять повару что-то понадобилось, о чем сообщила все та же тощенькая девчонка, от которой уже густо пахнет соляркой, видно, заняла место истопника. Ну да солярка – не ацетон, потерпим. Еще девчонка ухитрилась перемазаться сажей, но зато кожа порозовела, не такая восковая, как была совсем недавно, – подкормил повар помощницу. – Я, собственно, хотел с вами посоветоваться, – начинает толстяк. – Слушаю вас, – не менее политесно отвечаю я. – У меня кончились консервы и манка. Принесли небольшой мешок картошки. Варить просто картошку – смешно, очень уж мало. Чистить некому и нечем. Вы не могли бы сообщить командованию, что нужны продукты и, знаете, чтоб вас всякий раз не дергать, связь бы неплохо организовать. – Хорошо, это сделаем. Тут я вспоминаю рассказы нашего преподавателя, отработавшего лет тридцать в Заполярье, и предлагаю повару раздать картошку, чтоб особо настырные клиенты ели ее потихоньку сырьем – из расчета полкартофелины на нос в сутки. – Как витамин С? – схватывает повар суть. – В точку. – И помогает? – интересуется повар. – Наш преподаватель так успешно от цинги лечил. – Хорошо, попробую, – усмехается печально толстяк. – Ждете, что утром бедлам начнется? – Да. Неясно, по какому пути эта публика пойдет. – Да уж, путей много. – Нет, тут вы неправы. Путей мало. Всего три. – Мало? – Конечно. Вот послушайте, это еще Гумилев написал. И толстяк-повар с чувством декламирует стих весьма пессимистического настроя: и тот, кто созидает башню, погибнет, сорвавшись с верхотуры, и тот, кто разрушает, попадет под обвал плит, а тот, кто убежит искать тихое место, нарвется на хищную пантеру, и всей радости для людей – самому выбирать себе смерть. Не понимаю, к чему клонит толстяк, и прямо об этом говорю: – Собственно, Гумилев тут только и сказал, что мы все умрем. И что дальше? Смысл-то декламировать? – Смысл как раз глубокий. Человечество выживает уже много тысячелетий, и принципы выживания не изменились с древних времен. Три способа поведения для того, чтобы выжить. – Не маловато получается – для всего-то человечества? – В самый раз. Только три – и вы не сможете упомянуть четвертый. – Тогда перечисляйте! – Запросто. Первый – Конструктивный. Для выживания люди организуются в общество, создают себе защиту, обеспечивают себя продуктами, создавая их, созидают себе жилье, обеспечивая будущее своему потомству и давая себе спокойную старость, завязывая торговые и родственные отношения с соседями. – Ну предположим, – вынужденно соглашаюсь с очевидным я. – Второй – Деструктивный. Создается банда для того, чтоб, не созидая своего, отбирать чужое и жить за счет бедолаг, оказавшихся рядом. – Так. А третий? – Изоляционистский. Удрать подальше и жить отшельником. Выживать не в группе, а в одиночку. – Это как Сергий Радонежский? – Отнюдь, как говаривала незабвенная графиня. Он не выживал в отшельничестве, он веру искал. В смысле постигал Божий промысл и самосовершенствовался. Постиг – вышел к людям. Если уж вам так нужен живой пример, так больше подходит семейство Лыковых. – Ну да, ну да… Живой пример тому – ныне покойный Иван Иванович… – Вы можете добавить четвертый способ? – Я должен подумать. – Бьюсь о заклад – ничего нового не придумаете. – Ладно. Пока больше голова болит, чтоб эвакуировать всех тяжелых… Да, и еда, конечно… Еда, вода… Ботан-радист радует: скоро прибудут еще группы, в том числе и из крепости. Наши обстоятельства сообщены, так что, возможно, и ремонтники будут, и водилы. Ильяса точит, что две коробочки так и стоят брошенные. На его осунувшейся физиономии это как маркером написано. – Ты пока тут побудь, мы все-таки железячки дернем, не могу, чтоб они там оставались, – бурчит Ильяс. – А тут кто останется? – Вот ты и останешься. Мы только часть народа возьмем. Давай действуй! – Ильяс, зря ты это. Припрется кто – угонит отсюда уже наши железяки. – Вот и охраняй. Бэтээр сейчас – акче! [1] Мне не удается выразить в звуке все свое неудовольствие, а наш батыр уже слинял на двух броневиках, забрав большую часть личного состава. И Филя урыл, и саперы. Прошу Сашу максимально приглядывать за стоящей техникой. Взять пару человек и приглядывать. Техника стоит сплошным черным массивом. Только антенны торчат сверху в посеревшем уже небе. Подобраться можно со всех сторон – тут эти железяки друг друга загораживают. У нас так из охраняемого часовыми парка пропало несколько танковых катков. Все расположение обыскали – пропали катки. А ведь не иголка – каждый за сто кило весит… Блинчик зеленый. Потом на КПП девушка-пионервожатая пришла. У них был в школе сбор металлолома… Ну дальше понятно? Точно, пионеры ухитрились с ремонтируемых танков четыре катка увести. Как – одному богу известно. Семикласснички… И три километра до их школы – специально измерили – как-то перли. По тропинке. Над речным обрывом. А тут, если проморгаем, кончиться все может куда хуже. Боезапас-то в каждой машине. Собираюсь позвать ближайший к нам патруль, но он отирается у кухонь – вроде и близко, да не очень. Второй пары вообще не видно. – Скорее! Ты врач? Да? Скорее, там моя жена рожает! Молодой парень, неприятно землистая кожа, глаза какие-то снулые. Но возбужден сильно. Жена рожает, это не фунт изюма, тем более в таких условиях. Делаю, не подумав, вместе с ним несколько шагов, потом останавливаюсь, начинаю разворачиваться. Нужна горячая вода, теплое помещение, подмога. Куда это я поскакал? – Погоди, надо носилки взять, ребят еще – даже если рожает, в палатке с печкой это лучше де… В голове грохает гулкий колокол, я как-то нелепо падаю, потеряв по дороге ориентацию в пространстве, и потому шмякаюсь, сбив дыхание. Что-то рвет у меня ухо. |