Онлайн книга «На будущий год в Москве»
– Но тогда получается… – подал голос Лэй. – Тогда получается, что лучше вообще никакой жизни не ждать. Как бы так, да? Жить как живется, и не будешь уставать. – Может быть, – сказал Лёка. – По принципу «чего дают, то и спасибо»… Хороший принцип. – Ну вот ты как все сразу обернул… – Как? – Так, что такого тоже не хочется. Противно. Как бездомной кошке на помойке. Жри типа чего насыпали и не ломайся… Вот тут они засмеялись. Но вместе. – Так, конечно, легче, – сказал Лёка потом. – Но тошно, понимаешь… – Понимаю. Но ведь и то, как ты сейчас рассказал, – это ж тоже голяк полный. – Полный, – согласился Лёка. – Куда ни кинь – везде клин. И каждый выбирает клин себе по сердцу… А потом расплачивается за свой выбор. – Мрачновато мыслишь, – констатировал Лэй. – И не говори, – ответил Лёка. Они замолчали надолго. Интересно, что ему рассказывала на эту тему Маша? Нет, нельзя спрашивать. – Давай подремлем маленько, – сказал он сыну. – Мы с Обиванкиным нынче не спали вовсе. – Охренеть, – с недоверчивым восхищением сказал Лэй. Когда Лёка проснулся, состав промолотил едва не всю дорогу до Твери и полз теперь неторопливо и сыто, будто присматривая место для ночлега. Из низин всплывали серые сумерки, деревья нахохлились и почернели. Небо затянули плотные облака. Лэй глядел в окно. Обиванкин тоже уж не спал и напряженно таращился прямо перед собой; пальцы рук его выделывали какие-то нервозные кренделя: то он сплетал и расплетал их, то барабанить по столу пытался, то словно хотел ввинтить большой палец правой руки в ладонь левой… Лёка для очистки совести коротко глянул через проход: дюжий сосед по-прежнему был в отключке. Странно, однако, что багажа у него нет совсем. Лёка видел, как сосед вошел – буквально в самый момент отхода поезда и с пустыми руками. Плюхнулся на сиденье, будто не в другую страну едет и не в другой город даже, а так… катается. Но, в конце концов, чего не бывает. Сын почувствовал, что Лёка уже вернулся к жизни; отвернулся от окна и чуть улыбнулся отцу – неловко, но дружелюбно. – Граница скоро, – сообщил он. – Вижу, – ответил Лёка. Обиванкин принялся кусать губы. – Не волнуйтесь вы так, Иван Яковлевич, – сказал Лёка, чуть наклонившись вперед. – Во-первых, для таких переживаний нет, по-моему, ни малейших причин. Все документы у нас в полном порядке. А во-вторых, поймите, ведь стоит на вас поглядеть только – и вас действительно можно заподозрить в попытке нелегального перехода границы. Как минимум. Обиванкин то ли брезгливо, то ли высокомерно глянул на Лёку и промолчал. Лёка выждал мгновение, потом, пожав плечами, отвернулся. Успокоил, называется, думал Обиванкин. Ведь не сказал: для переживаний нет причин. Сказал: для переживаний, по-моему, нет причин. По-моему! Никакой твердости, никакой целеустремленности в них, в молодых… Если ты в чем-то уверен, то так и говори. А если ты сам же свою правоту подвергаешь сомнению, суживаешь до масштабов личного мнения – так и рот открывать нечего… Нет, в наше время все было не так. – Папа, – позвал Лэй. – Да? – А как ты думаешь… – Что? – Вот ты сказал – вместо того, что вы ждали, получилось совсем другое. Почему так получается? Оказывается, он все время думал о том, что я ему рассказал, с изумлением и боязливой радостью подумал Лёка. – У-у… – сказал он с мрачной иронией. – Это всем вопросам вопрос… – Так получается всегда, когда не хватает уверенности и настойчивости, – в очередной раз принявшись нервно барабанить пальцами по столу, вдруг бросил Обиванкин, даже не дав себе труда выяснить, о чем, собственно, речь. В Лёку будто плюнули. – Спасибо, что научили уму-разуму, Иван Яковлевич, – сказал он. – Простите, – ответил Обиванкин. – Я вовсе не хотел вас оскорбить. Просто высказал свое мнение. «А кто им интересовался?» – чуть не спросил Лёка, но смолчал. Старик и так, похоже, на грани истерики. Надо же, какой нервный. Тихо подкравшийся к станции поезд просторно загремел сочленениями и окончательно остановился. – Прибыли, – сказал Лёка. В наступившей тишине стали слышны приглушенные, чуточку напряженные реплики пассажиров, отрывистые вопросы и ответы… Граница есть граница. Досмотр есть досмотр. Будь у тебя хоть трижды в порядке все бумажки – все равно не по себе. Некоторое время ничего не происходило. Потом за окном торопливо прошли вдоль вагона несколько парней в форме и с автоматами – совсем молодые. Поодаль неторопливо прогуливался по перрону какой-то местный барин с собачкой на поводке; вообще же на станции было очень малолюдно. А потом зажегся свет, разом припрятав все, что снаружи, за блеском стекол; залязгали двери впереди и сзади, и внутри вагона послышалось залихватское: «Линия перемены дат! Линия перемены дат, господа! Леди и джентльмены! Да-а-кументики приготовили! Па-адарожные, визы, паспорта! Пли-из!» Осунувшийся Обиванкин принялся тереть потные ладони о штанины – видно, хотел их просушить прежде, чем браться за бумажки. На него страшно было смотреть. Лёка молча полез за документами; он предчувствовал недоброе. – Вы не знаете, багаж они осматривают?– вдруг спросил Обиванкин Лёку. – А что у вас там – наркотики? – осведомился Лёка. Обиванкин не ответил. Ого, подумал Лёка. Кажется, я влип… И сына втянул. Замечательно. Он машинально покосился через проход – дюжий сосед уж проспался и, угрюмо ссутулившись, сидел лицом к окну. «Что он там может видеть? – недоуменно подумал Лёка. – За стеклом темнее, чем в вагоне…» И сразу понял. Сосед смотрел на то, что в стекле отражалось. То есть – на них троих. Стало совсем худо. – У меня в багаже есть вещи, которые мне не хотелось бы никому показывать, – наконец сообщил Обиванкин шепотом и нервно облизнул губы. – Вы нашли очень удачное время, чтобы сказать об этом, – ответил Лёка, уже не скрывая раздражения. Обиванкин непреклонно глянул ему в глаза. – Предупреди я вас заранее, вы могли испугаться и не взять меня с собой, – сказал он. Лёка задохнулся. – Да как вы смели… как смели подставить мальчика… и меня… – Потому что моя поездка очень важна для страны, – отрезал Обиванкин, словно это объясняло и оправдывало все. Лэй, ничего не понимая, смотрел то на отца, то на его друга. Лёка даже не нашелся, что ответить. Несколько мгновений он лихорадочно шарил в голове, пытаясь нащупать достойные слова, но в ошеломленной пустоте не обнаруживалось даже связной ругани. Впрочем, и к лучшему, сообразил Лёка: ругань никогда и ничему не способна помочь, она только позволяет, когда опасность миновала, спустить пар. Лёка так и не произнес ни слова до тех самых пор, когда «Да-акументики попрошу!» послышалось совсем рядом, и розовощекий вооруженный мальчишка в зеленой форме, ну лишь чуть-чуть постарше Лэя с виду, показался в проходе. Автоматически Лёка отметил, как быстро разобрался с пограничником сосед на боковом сиденье напротив – махнул каким-то удостоверением и вопрос оказался исчерпан. Вот так надо ездить, с завистью и тоской подумал Лёка. И что бы моему чародею не обратиться со своими просьбами к кому-нибудь, у кого припасены этакие вот корочки? |