Онлайн книга «Се, творю»
Вполне рациональный ум при ущербности мотиваций – это всегда трагедия. Концлагеря, введенные в мировой обиход кумиром британцев лордом Горацио Гербертом первым графом Китченером для ста с лишним тысяч жен и детей воевавших против британского вторжения буров – где жены с детьми и вымерли себе от дизентерии и тифа. Бесчисленные баржи заживо утопленных с семьями белых офицеров. Холокост. Стремительная ГУЛАГовская индустриализация. Бухенвальд, Дрезден, Хиросима. Выжженные дефолиантами и диоксином леса и речные долины Индокитая, недоуменно хнычущие вьетнамские младенцы, у которых шевелящиеся пальчики рук, как плавники, торчат из подмышек… Но и самые высокие мотивации, если нет ума, чтобы хоть отчасти претворить их в обыденную жизнь, – тоже трагедия. Мучительное переваривание желудочным соком истории, бесследное растворение в едкой кислоте сетований и сожалений… И культ пофигизма, превращающий все живое в пепел. Наиль негромко спросил: – О чем задумались, товарищ академик? Алдошин очнулся. – О делах наших скорбных, господин олигарх. – А что о делах? Есть что-то еще? Академик помедлил. – Да как сказать, Наиль Файзуллаевич… Строго говоря – нет. Но… – Что – но? – Но если снова вспомнить о романтизме… Даже не знаю, как начать. Помните, я рассказывал о Журанкове? – Погодите… Он нам работал математическую модель челнока в полете? – Ну, примерно так. – Я что-то перепутал? – по-детски всполошился Наиль. – Ну, частности, частности… Не челнока, а плазменного облака, которое должно создаваться вокруг челнока… Да частности это, я не о том! Для Журанкова расчеты такого рода были, в общем, малоинтересной и достаточно частной прикладной задачкой. Халтуркой, простите за выражение. – Ничего себе халтурка… – Сам он уже много лет занимается совершенно иными материями. И вот недавно разродился наконец. Он утверждает… Как бы это выразиться помягче, чтобы вы не сразу вызвали санитаров… – Ну не тяните! – В общем, он нам нуль-транспортировку изобрел. Некоторое время олигарх, свесив пухлый жизнелюбивый подбородок, молчал, с недоверием глядя на академика искоса – как индюк на неаппетитный корм. Потом брезгливо произнес: – Что-о? – Ну, я предупреждал, – безнадежно ответил Алдошин. Опять долго было тихо. – Вы серьезно? – вполголоса спросил бывший мальчик Наиль. – Я не готов комментировать, – признался Алдошин. – Но Журанков – серьезно. Наиль почувствовал, как у него что-то задрожало внутри. Мысли побежали, как спугнутые тараканы. – Погодите… Нуль-тран… Это из фантастики ведь. Только что был тут – и вот уже хрен знает где. Да? – Да. Именно. Хрен знает где. – Ну не придирайтесь вы к словам! – нервно выкрикнул Наиль. Провел по щеке ладонью. – Год назад, сколько я помню, вы Журанкова характеризовали как очень талантливого и очень ответственного человека. – Это я готов повторить. – А у него, простите, башню не сорвало? От жизни многотрудной? – Не похоже. – С медиками вы советовались? – Нет ни причин, ни поводов. – Ну, верю вам на слово. А то я слышал, встречаются самородки… Например, Эйнштейна до сих пор поправляют с позиций классической оптики. Мол, у того все какое-то кривое – кривизна, кривизна… Это не тот случай? – Решительно не тот. – Тогда я не понимаю… Разве он не показывал вам какие-то расчеты, обоснования… – Нет. Разбираться всерьез мне, увы, не по уму. Когда я слышу про одиннадцатимерную супергравитацию или про то, что температура черной дыры определяется напряженностью гравитационного поля на горизонте событий, мне сразу хочется застонать, взять отвертку, плоскогубцы и пойти проверить какой-нибудь клапан или уплотнительное кольцо. Мол, не пересохло ли, как у «Челленджера», а то, не дай бог, рванет. А тут теоретические дебри. И кроме того, признаюсь… Я откладывал попытку разобраться до разговора с вами. – Понятно… Как вы сказали? Гравитационное поле на горизонте? И там происходят какие-то события? И это – температура? Слушайте, а Журанков ваш воду не заряжает? – Увольте, Наиль Файзуллаевич. Я даже не уверен, что воспроизвел это заклинание правильно. Нужно привлекать независимых экспертов. Причем у нас таких либо и не было никогда, либо все поразъехались. Я честно скажу, ни одного имени не припомнил, с кем можно было бы неофициально, по-дружески посоветоваться. Игорь Новиков, может быть, но у меня к нему нет подходов. Андрей Линде – так он сто лет как в Штатах… Да и эти, строго говоря, не в точку… просто по масштабу… Не знаю. Не с кем. Опять долго молчали. Получается что же, подумал Наиль. Не зря мне нынче припомнилось детство и сладкое чувство засасывания в небо? Будто хоботом втягивало туда… Кто-то, может, назвал бы это: Всевышний позвал. Но я, думал он, держал за руку отца и видел грохочущий храм, где могучие добрые боги куют на благо людей вертолеты, и молиться готов был именно на этих богов. Благоговение… Да, другого слова не выбрать. Когда, подумал он, я сделал первый свой миллион, не было ничего даже отдаленно похожего на тот восторг. Просто, как нажрался от пуза, и все. А теперь… Теперь ему казалось, что он стал мальчиком снова и снова пришел туда, где чудо. Такое, например, как вертолет. Тяжелый, неуклюжий, разлапистый, воняющий смазкой и бензином, совершенно не похожий ни на что, очевидно способное летать – и с такой легкостью дающий им, всем летающим, форы. Вечер вкатывался в ночь. За окном, точно белый налив на невидимых в темноте ветвях дедовского сада, дозревали звезды – вот-вот переспеют и треснут от сияния. С детства помнил академик сладкий и гулкий в ночной подмосковной теплыни обвальный шум и земляной стук упавшего яблока. Ищи потом паданцы в траве… Уж я бы поискал, подумал он, глядя на слепящий разлет созвездий. – В Штатах, значит… Слушайте, Борис Ильич. А вам космическая стезя глаза не застит? Вы хоть отдаете себе отчет, что нуль-тр-тр – это не только марсианский саксаул? Не только Тау Кита всякая? Это и Кремль, и Белый дом, и бункера стратегического командования, и ракеты в шахтах, и подлодки в океанах, и… – Не утруждайтесь, Наиль Файзуллаевич. Ряд может оказаться очень длинным. Гохран, например, или Форт-Нокс. Швейцарский банк вот тоже очень показан для гиперпространственных перемещений… – Вы еще шутите! – А что остается? Я ученый. Я в фантастику не верю. – А Журанков ваш – не ученый? – Тоже ученый. Стало тихо. – Надо побеседовать втроем об… этом самом… Об этой тран… тран… нуль… Господи, не выговорить! |