Книга 990 000 евро, страница 12 – Евгений Зубарев

И опять от нее пахло чем-то тревожно-сладким – я дурел от этого запаха, совершенно теряя себя, и мог только шагать на источник, расставив руки пошире, чтобы ухватить его наверняка.

Бац-бум-бах! – я получил по рукам и по лбу одновременно и отпрянул назад, приходя в сознание.

– Даже не думай сейчас об этом, кретин! – рявкнула на меня Николь. – Помоги лучше одеться нашему гопнику, – уже спокойнее продолжила она и показала на второй пакет с костюмом.

Так мы оказались с Гансом в лимузине, уже одетые, как подобает странствующим педрилам. То есть это Ганс так поэтично выразился – видимо, хорошая одежда плюс парфюм положительно воздействуют на то, что у Ганса заменяет мозг.

Николь по-прежнему немного сердилась на него, так что беспечно лежать пузом кверху на задних сиденьях она ему не позволила – из пустой вредности, как я понял, потому что арендованные для нас костюмы были из тех, что не мнутся, даже если ты неделю в них будешь трахать целый публичный дом.

– Мы сейчас немного по Москве покатаемся, я вам покажу, кто где тусуется, чтоб вы совсем детьми в кабаках не смотрелись, – крайне сухим, учительским тоном сообщила она, усаживаясь в одиночное кресло напротив столика.

На столике Николь разложила целую стопку буклетов, и, едва она устроилась, лимузин мягко тронулся с места, набирая ход.

– Что ты знаешь о гламуре? – строго спросила меня Николь, и Ганс, явно почуяв то же, что и я, немедленно откликнулся:

– Садись, Михась, двойка тебе!

Я принял вызов.

– Гламур – это популярный московский культ, основанный на радикальной потребительской идеологии и обожествлении денег, – поразмыслив пару секунд, твердо отчеканил я, и они оба в крайнем изумлении вытаращили на меня свои озадаченные глаза.

Николь растерянно поправила свои бриллианты на груди, потом пригладила волосы и только тогда сказала:

– Не умничай, солдат. Не в казарме.

Я развел руками и ухмыльнулся ей:

– Вообще-то, я младший сержант. Это намного круче. Вроде как муниципальный депутат супротив директора овощного рынка.

Николь отвернулась от меня, вперив ошалелые глаза в Ганса:

– Эй, ты, фриц! Ты такой же умник? Тоже просто косил под дубину?

Ганс нервно почесал затылок и, неуверенно хмуря на меня белобрысые брови, ответил:

– Я в Саратове две улицы на одном авторитете держал! А клавы за мною табунами бегали. Так что мы без вашего гламура жили нормально… и еще проживем.

Облегчение явственной волной пробежало по напряженному лицу Николь, расслабляя ее черты до обычного снисходительного спокойствия. Она повернулась ко мне:

– Ну и ладно. Он, в конце концов, всего лишь охранник. Будет молчать и принимать красивые позы. Эй, браток, ты умеешь принимать красивые позы?

Ганс, обидевшись, отвернулся к окну, но, затылком чувствуя заинтересованный женский взгляд, невольно расправил плечи и напряженным поворотом головы обозрел дорожно-транспортную ситуацию за бортом лимузина.

Николь засмеялась:

– Годится!

Лимузин притормозил возле залитых рекламным огнем витрин и теперь двигался медленно и значительно, как океанский лайнер во время швартовки.

– Посмотрите направо, – с откровенно лекторскими интонациями сказала Николь. – Перед вами самый блядский притон столицы, называется «Стильные штучки». Мы туда не пойдем – олигархи в таких местах не светятся, разве только с биоаксессуарами.

– С кем? – не понял я. Ганс тоже не понял, но молчал, потому что не хотел снова слышать про свою тупость.

– Bioaccessory – человек, которого берут в общество в качестве выгодного фона, – все тем же лекторским тоном сообщила нам Николь. – При этом в разных тусовках нужны разные виды bioaccessory.

Наша машина продолжала неспешно плыть в неоновом безумии, и я понял, что экскурсия по этой улице будет обстоятельной.

– Посмотрите налево – это клуб…

Что там за клуб, я не услышал, потому что в наше раскрытое рядом окно засунулась волосатая нечесаная харя и заорала страшным голосом:

– Граждане, подайте на развитие русского алкоголизма!

Ганс совершенно рефлекторно, скорее от испуга, чем по необходимости, треснул харю кулаком в лоб, и попрошайка шумно упал на тротуар, по пути еще что-то роняя.

– Молодчина, отличная реакция! Ты прирожденный охранник! – оживилась Николь и даже похлопала в ладошки. Ганс бросил на нее торжествующий взгляд, но потом снова с напускным равнодушием отвернулся к окну.

У Николь зазвонил телефон.

– Да, любимый. Да вот, выходим в свет. Думаю, начнем с «Метелицы», но ты нам там не нужен. Приезжай в «Дятел» к десяти – подсветишь нас на полчасика. Ну, хорошо, давай к двенадцати.

Николь выключила телефон и теперь тихонько постукивала им по бликующим губам, задумавшись о чем-то важном. Я незаметно подвинулся к ней поближе, желая снова почувствовать ее запах, но в этом чертовом лимузине слишком сильно воняло освежителем воздуха и кожей.

– Эй, ты, красавчик! А тебя как зовут? – спросила вдруг Николь, хлопнув Ганса по плечу.

– Братва Гансом кличет, – буркнул он, не оборачиваясь.

– Да мне не кличка твоя нужна, а нормальное имя, – поморщилась Николь.

– Ганс – мое имя, – сообщил он, теперь уже повернувшись всем корпусом, чтобы смерить взглядом наглую тетку.

– А фамилия?

– Миллеры мы, – ответил Ганс с достоинством.

– Что? – не поверила Николь. – Прохоров и Миллер?! А Абрамовича у вас там, в казарме, случайно, нету?

– Да он и правда Миллер, – успокоил ее я. – У них, в Поволжье, целая деревня этих Миллеров. Немецкие переселенцы, еще с матушки Екатерины Великой.

– Охренеть можно, – призналась Николь, переводя обалдевшие глаза с меня на Ганса и обратно.

Мы проехали развеселую, сияющую огнями улицу и встали на перекрестке, пропуская кавалькаду дорогих авто. Закатное солнце пустило последние на сегодня лучи, бликуя ими по лакировке автомобилей, а вокруг, перебивая солнечный свет, бесновалась реклама.

Я сидел в двенадцатидверном лимузине, в машине, которую раньше даже по телевизору не часто видел, в обществе женщины, которая казалась мне воплощением неземной красоты и роскоши, и которую я, простой питерский студент-недоучка, мог, пусть иногда, любить так, как мне хочется, и мы ехали на экскурсию по самым роскошным заведениям Москвы. Ну за что мне такое счастье, хотел бы я знать?

– Ну что, счастье мое, слушай диспозицию на сегодня, – опять сухим, строгим тоном сказала мне Николь.

Я улыбнулся и кавалерийским броском придвинулся к ней сразу на полметра.

– Но-но! – встрепенулась она, испуганно оглаживая платье, будто я уже сорвал его. – Сиди на попе ровно и слушай сюда.