Книга Укрощение огня, страница 142 – Джон Ринго

– Вот это да, – как в тумане ответил Герцер.

Он очень устал, а вино окончательно вскружило ему голову.

– Думаю, что всем надо хорошенько выспаться, – продолжал Эдмунд. – Завтра придется рано вставать.

– Герцер, ты будешь спать в комнате Рейчел, – решила Даная. – Она поспит в моей, а я вместе с Эдмундом.

– Отлично, – кивнула Баст. – Рада это слышать. Пойдем, Герцер, я тебя уложу.

– По-моему, это лишнее, – усмехнулся Герцер.

– Вот за это я тебя только уложу!

– Почему меня никто не спросил? – возмутилась Рейчел.

– Потому что у меня односпальная кровать, – улыбнулась Даная. – Герцеру даже одному в ней было бы тесно, а я очень сомневаюсь, что он будет спать один!

– Конечно нет, если только к моему слову кто-нибудь прислушивается, – улыбнулась Баст. – Пойдем, золотой мой, проверим, как ты устал.

Эдмунд налил себе немного бренди и помахал Данае бутылкой.

– С меня хватит, – ответила она, потом передумала и протянула ему свою рюмку. – Герцер становится чем-то похож на Ганни.

– Он очень похож на молодого Майлза, – согласился Эдмунд. – И отсутствием самоуверенности тоже.

– Трудно поверить, что Ганни не хватало самоуверенности.

– Ганни это личность.

– Да, я вообще-то заметила.

– Заметила, но не поняла. Есть человек по имени Майлз Резерфорд. И есть личность по имени Ганни. Но Майлз так долго работал над становлением этой личности, что, подобно хорошему характерному актеру, и в жизни стал похож на своего героя. Не знаю, может, Ганни считает, что в нем заново родился сержант артиллерии ВМС времен Второй мировой войны. И это на самом деле так и есть. Он живет каждый день своей жизни, как, по его представлению, должен жить тот самый сержант. И делает это на протяжении последних ста пятидесяти лет. А перед этим был римским центурионом и делал то же самое. Переметнулся он потому, что считал, что морские пехотинцы взяли многое от центурионов, и не просто взяли, а доработали и усовершенствовали. Он как-то поговаривал об Изменении, хотел начать есть сталь и ходить в туалет гвоздями. Понятия не имею зачем! Ганни столько всего знает, намного больше моего!

– Да, пришлось бы потрудиться над таким Изменением, – задумалась Даная.

– Представляю.

– Стальные зубы… – продолжала она.

– Нет, алмазные или что-то в этом роде, – улыбнулся Эдмунд.

– Да, не просто… Надо было бы придумать кишечные нанниты, которые… Ну да ладно! – усмехнулась она.

– Герцер многому мог бы научиться у Ганни, – глядя вдаль, предположил Эдмунд. – Ганни… бывал в таких передрягах, в которых не довелось бывать никому из нас; и вот ведь, жив. С другой стороны, если бы Герцер встретил Ганни раньше… до того происшествия в лесу, он сейчас был бы мертв, хотя в остальном все было бы по-прежнему.

– Меня изнасиловали, Эдмунд. Не бойся называть вещи своими именами.

– Нет, ты можешь, я все еще не могу. В каком-то смысле ты сильнее меня. Ты смогла уйти… уйти от нас, когда видела, что это необходимо. Я бы никогда не смог этого сделать.

– Я же вернулась, – сказала Даная, беря его за руку. – Когда поняла, что пора. Эдмунд, уже поздно. Пора в постель.

– Ты уверена? – Он пристально посмотрел на нее при свете факела. – В последний раз ведь не получилось.

– Никогда еще не была более уверена.

– Ну вот, мы снова вместе. – Герцер погладил Баст по щеке.

– Но в первый раз в этой постели, – усмехнулась Баст. – Я, по крайней мере, не помню.

Герцер крепко обнял ее, положил на себя и прикусил ее плечо.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я знаю еще, что ты бы предпочел, чтобы вместо меня с тобой была Рейчел.

Он приподнял ее, чтобы внимательно заглянуть в глаза. Баст продолжала улыбаться. Герцер провел рукой по ее лицу, взял прядь волос и сказал:

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.

– Конечно, – с неповторимой улыбкой ответила Баст. – Хотя это не любовь, а только похоть. Любишь ты в действительности Рейчел.

– Ну…

– И не пытайся меня обманывать. – Баст снова покачала головой. – У-у-ух, уж эти женщины рода Горбани! Они меня до смерти доведут! Сначала Шейда увела у меня из-под носа Эдмунда, потом Даная…

– Шейда? Член Совета?

– Именно, в свое время она была хоть куда, – нахмурилась Баст. – И, представляешь, мы вот так вот развлекаемся с сэром Эдмундом, и вдруг – раз, и его нет. Прямиком в кусты с этой бродягой Шейдой! А потом она познакомила его со своей сестрой, и его как подменили! Словно дубинкой по голове получил! А теперь Рейчел! Пусть они все покроются пятнами!

– Баст…

– Скажи, Герцер, – она опять заулыбалась, – если бы ты мог выбирать, с кем сегодня провести ночь – со мной, Баст, королевой всего телесного, любовницей с тысячелетним опытом, которая умеет сделать так, чтобы ты получил полное наслаждение, или с неопытной девственницей… ну да, с роскошными волосами, пышными грудями, но все равно – так вот, кого бы ты выбрал?

Герцер смотрел на нее, широко раскрыв глаза, потом выдохнул:

– Обеих!

– Ах ты, негодник! – усмехнулась Баст и ударила его в грудь.

– Баст…

– Не пищи, – улыбнулась эльфийка. – Я не собираюсь бросать тебя одного до утра и тебя отсюда не выкину. Я рада, что тебе нравится Рейчел. Она замечательная, нежная девушка.

– Которая меня даже не замечает, – продолжил Герцер. – Ненавидит за то, что я не спас Данаю. Я и сам себя за это ненавижу, поэтому понимаю, что испытывает она.

– Ты только думаешь, что понимаешь ее чувства, – ответила Баст. – Но ее саму ты никогда о ее чувствах не спрашивал.

– Все и так понятно.

– Возможно, но это только кажется тебе. Я же вижу молодую женщину, которая лицом к лицу столкнулась со страшными реалиями жизни и которая в тебе хочет видеть друга. Пусть не идеального, пусть далеко не идеального, но уж никак она тебя не ненавидит.

– Правда? – Герцер прямо-таки засветился.

– Ну вот, – выпалила Баст. – И ты уже готов бежать к ней!

– Только чтобы притащить ее сюда, – пошутил он, пытаясь увернуться от обрушившихся на него ударов.

– За это я позволю тебе насладиться позой «три лебедя». – Баст извергала громы и молнии.

– О! Нет! Сжалься! – рассмеялся Герцер.

– Ты еще смеешься, но я не буду тебя жалеть! Посмотрим, как быстро ты забудешь свою рыжеволосую красотку!

– Кого? – Герцер сначала засмеялся, а потом глубоко вздохнул. – Будет больно, да?