Онлайн книга «Господь Гнева»
|
— Угу, — со вздохом отозвался Тибор. — Если вы сегодня перейдете в истинную веру, как быть с этим вашим договором? — Откажусь. — Почему? — продолжал допрос святой отец. — Потому как не желаю пускаться в Странствие. Оба сделали несколько глотков кофе — в полном молчании. — Вы считаете себя порядочным человеком, — наконец проговорил Абернати. — Порядочный человек выполняет взятые на себя обязательства. А вы хотите изменить своему слову и переметнуться к нам. Тщательно избегая взгляда Абернати, Тибор вымолвил: — Я могу вернуть им аванс. — Это само собой, — сказал Абернати, — ибо и в Святом Писании сказано: «Не укради!» От выполнения этой заповеди никто не изъят — в том числе и Служители Гнева. Поэтому у вас только два варианта действий: или вернуть взятые деньги, или выполнить заказ и довести работу над фреской до конца. Кстати сказать, как был сформулирован заказ? — Расписать церковь — и чтоб был изображен сам Господь Гнева. — Вот оно как… И где же ваш Бог живет? — Этот вопрос выше моего разумения, — сказал Тибор и отхлебнул кофе. — Разве Он, будучи жителем Вечности, не вездесущ? Разве Он не присутствует в любом месте и в любое время? — спросил Абернати. — Мне казалось, что Служители Гнева и христиане в этом вопросе сходятся. — Да вроде бы так, — пожал плечами Тибор. — Но это касается Его как Всемогущего Бога… — Ну да, Его можно отыскать где угодно! — Святой отец, что-то я не поспеваю за ходом вашей мысли… — А что, если вы не сумеете найти Его? — спросил Абернати. — Тогда я не смогу завершить церковную роспись, — сказал Тибор. — И как же вы поступите в таком случае? — Что ж, буду зарабатывать на пропитание тем, чем зарабатывал прежде: малевать вывески, дорожные знаки, красить дома. Деньги за фреску, разумеется, верну… — Зачем же такие крайности! — воскликнул Абернати. — Поскольку Господь Гнева — ежели он и впрямь Господь — обретается в любой точке им же сотворенного мира, то его трудно не найти, коли заняться поиском всерьез. Несколько растерянно, но не без скрытого восхищения, Тибор произнес: — Боюсь, что я все еще не совсем уразумел смысл ваших слов… — А вдруг Его лик привидится вам на облаке? — сказал Абернати. — Или на соляных глыбах Большого Соленого озера — ночью, при свете звезд? Или в предвечернем мареве летнего дня, когда жара только-только спадает? — Это будет зыбкое видение, — сказал Тибор. — Догадка, а не истина. Словом, подделка. — Почему вы так уверены? — Потому как я всего лишь смертный, а значит, способен ошибаться. Если мне предстоит угадывать, я могу и оплошать. — Но ежели Он пожелает быть увиденным и изображенным верно — разве Он позволит вам ошибиться! — возликовал Абернати. — Неужто ваш Господь попустит существование своего искаженного портрета! — А шут знает… Наверное, не попустит… Однако же… — Ну так чего ради тратить столько времени, сил и нервов, — воскликнул Абернати, — ежели можно выполнить эту работу таким вот образом — и не рвать себе душу в клочья! Тибор какое-то время остолбенело молчал. Затем буркнул: — А по мне, это не дело. Не по правде. — Да бросьте вы! — сказал Абернати. — Какие тут сомнения? Вы же сами понимаете — Он может быть кем угодно. Он может быть каким угодно! Скорее всего вам никогда не отыскать настоящего Карла Люфтойфеля! — Какие сомнения? А вот такие — не по правде это, и все тут. Мы договорились, что в центре фрески я изображу Господа Гнева — совершенно реалистично, подобающими красками, точно. И стало быть, мне позарез надобно хоть разок глянуть на него. — Да неужто это действительно важно? — стоял на своем Абернати. — Вы подумайте: много ли людей до войны знали, как он выглядит? И выжил ли хоть один из тех, кто помнит его в лицо? Предположим, Люфтойфель действительно еще жив. Но узнали бы его сегодня — спустя многие годы — те, кто его знал прежде? — Да я не про то, — сказал Тибор. — Я понимаю, что могу изобразить какое угодно лицо — никто меня за руку не схватит. Мне ничего не стоит перенести лицо с фотографии на стену. Штука в том, что это будет вранье. Это не будет правдой. — Правдой? — запричитал Абернати. — «Это не будет правдой»! Не смешите меня!.. Что такое правда в этом случае? Неужели хоть один истинный верующий в Господа Гнева перестанет верить или станет верить меньше от того, что лицо на церковной фреске не будет подлинным? Да, конечно же, нет! Сто раз нет! Поверьте, я не пытаюсь унизить этими словами «конкурирующую» религию. У меня этого и в мыслях нет. Я просто очень и очень высоко ценю вас. А Странствие — дело архирискованное. Чтобы не сказать гибельное. Ну, угробите вы себя во время этого путешествия — кто от этого выиграет? Никто. А ежели вы погибнете — это будет потеря? И душу живу задарма погубят, и хорошего художника. Мне больно думать, что мы потеряем вас вот так — ни за что ни про что. — Я бы не стал называть это «задарма», — энергично возразил Тибор. — Тут речь идет о чести. Мне заплатили за определенную работу, я дал слово. И — видит Бог, ваш или ихний! — я намерен выполнить свою работу добросовестно. Потому как я завсегда работаю по совести. — Ну-ну, не кипятитесь, — сказал Абернати, шутливо поднимая руки, как будто сдаваясь. Он неспешно отхлебнул кофе и продолжил: — Гордыня, кстати, тоже грех. Из-за своей гордыни Люцифер был низвергнут с Небес. Я бы даже сказал, что из семи смертных грехов непомерная гордость есть наихудший грех. Гнев, скупость, зависть, похоть, леность, обжорство — все это относится к взаимоотношениям человека с себе подобными и с миром в целом. А вот гордыня — это нечто абсолютное по своей мерзости, ибо она есть субъективное отношение человека к самому себе. И потому она — грех самый лютый. Ведь гордыня не нуждается в основаниях гордиться. Это верх нарциссизма, верх самолюбования. У меня такое ощущение, что вы — жертва именно такой греховной гордыни. Вы упиваетесь своей честностью, не можете налюбоваться своей идеальной честностью! Тибор рассмеялся. Потом принялся за кофе. Возня с чашкой давала ему возможность подумать. — По-моему, вы распекаете меня зазря, — сказал он наконец. — У меня нет ни малейших оснований гордиться. Поставив на стол чашку, Тибор нарочито вытянул перед собой металлический манипулятор. — Судите сами, мне ли любоваться собой! Да я же, черт побери, наполовину робот. Любой из перечисленных вами грехов мне ближе, чем гордыня. — Ну, тут я с вами мог бы спорить до хрипоты, — сказал Абернати. — Я, в общем-то, пришел не спорить о моем характере, а поговорить касательно религии… |