Онлайн книга «Царь Кровь»
Потом он перехватил левую руку Кейт своей правой, держа ее над землей одной рукой. Пальцами свободной руки – толстыми и серыми, как сырые сосиски – он ощупал ее тело сверху вниз. Будто интересовался контурами, ее губ, живота, груди, бедер. Кейт в ужасе ахнула. Глаза ее вспыхнули, она попыталась вырваться. Свирепо фыркнув, серый ухватил ее двумя руками и сломал о колено как палку. – Отпусти ее! Я с размаху ударил его кулаком в лицо… И открыл глаза. Газеты. Пол, устланный газетами в несколько слоев. Господи, как голова болит. Я проморгался. Левый глаз свело острой болью, и она ударила аж в затылок. Дневной свет. Я огляделся. Свет исходил от окна, закрытого матовым стеклом. А еще на окне была кованая решетка. Я перекатился на спину. Сон все еще пытался наложиться на явь. А наяву я видел белые стены. Еще газеты. Мебели нет. Лестница, ведущая к двери. И еще я видел свирепого звероподобного серого, который схватил Кейт. Видел ужас в ее глазах. Видел синяки на когда-то красивом лице. И этот зверочеловек ломал ей спину о свое колено. Черт. Я слишком быстро встал. Меня затошнило, что-то быстро завертелось в голове, быстрее, быстрее… Меня вырвало на газеты. Я вытер рот. Снова огляделся. На этот раз в глазах уже не плыло. Моя тюремная камера. Именно ею и была комната. Эти гадские психи посадили меня сюда, пока решат, как меня наказать за… Черт побери, Кейт! Что они сделали с Кейт? Я снова оглядел подвал, надеясь увидеть ее на газетах. Нет, я был один. Следующие десять минут я искал выход. Единственным выходом была твердая деревянная дверь. Крепко запертая. Я бил в нее ногами, кричал – никто не пришел. Чтобы успокоить колотящееся сердце, я стал глубоко дышать. Надо выбраться и найти Кейт. Или сжечь этих гадов живьем, если они ее тронули. Но надо успокоиться и рассуждать разумно. Я сел на пол, прислонившись к беленой стене. Осторожно ощупал голову, по которой били дубинкой. Кожа была страшно болезненной. От шишек и кровоподтеков голова напоминала горный ландшафт. Но зато череп не проломили. Я снова оглядел подвал – на этот раз тщательнее. Мебели не было. В углу стояла пластиковая миска, до половины налитая водой. Я обнюхал ее. Пить я буду, только если дойду до отчаяния. Эти психи могли для смеху подсыпать яду или слабительного помощнее. На стенах были потеки мочи. На ведущих к двери ступеням – четкие отпечатки кровавой руки. Еще брызги засохшей крови на стенах – как будто встряхивали малярную кисть. Кто-то даже нарисовал рожицу: 0 0 I ( ____ ) Это должна была быть веселая рожица с улыбкой, но что-то мне говорило, что тот, кто ее рисовал, не улыбался. Наверняка бедняга рисовал собственной кровью. Помню, когда в детстве мне было плохо, я рисовал на зеркале рожицы или клоунские ухмылки. Инстинктивные попытки себя подбодрить. Наверное, этот художник пытался сделать то же самое. Теперь я заметил, что стены покрыты надписями, и начал их читать вразброс. “Бенджамен Кроули”. И рядом несколько палочек “IIII”. Он отсчитывал дни. Четыре дня его здесь держали. Интересно, что стало с ним на пятый. Были и письма: Имя: Делл Окрем. Адрес: Радвелл-драйв, 26, Хайгейт. Пожалуйста, скажите моей жене Саре, что я жив и здоров. Д.О. Июль. И мерзкий постскриптум: Уже нет! Скажите Саре Окрем, Хайгейт, бордель, что Делл – ха-ха! Вечная память! Попадались стихи, перемешанные со строками из Библии, куплеты из песен. И на английском, и на других языках. Я невольно стал водить пальцем по надписям. Вдруг меня охватило ощущение присутствия тех, кого здесь держали пленниками до меня. Я ощутил их эмоции. Страх следующего дня и следующего часа – это было как у меня. Они тоже завязли в этом кошмаре, от которого нельзя проснуться. И они писали на белых стенах свои последние слова. Послания матерям, любимым, друзьям. Некоторые трудно было понять. Папа, она правду сказала про Моу. Они его у Тони не заберут. Жаль, что я не могу тебе показать, где он спрятан. С любовью, Джина. Понять другие было просто: Если увидите Энджелу Пьермонт, скажите ей, что я ее люблю. И прошу прощения, что оставил ее одну с ребенком. Спасибо. Льюк Грант (Пимлико). И бредовое: …виноват Иисус – и пусть меня больше не тыкают – я помру и больше они крови не выкачают – я помру скоро – Иисус мне уже ничего не сделает. От других перехватывало горло: Мамочка, Джилли посадили в машину с питбулем. Она громко кричит и я ее слышу. Мне надо убежать.Теско говорит, что будет резать меня вдоль. Прости, что я была такой непослушной. Поцелуй за меня маленькую Анни Ли. Я постараюсь быть хорошей, чтобы Боженька был мной доволен. Я тебя люблю ч по тебе скучаю. Крепко тебя целую. Твоя Линсдей. Я затряс головой. Будь у меня винтовка, с каким бы удовольствием я перестрелял бы всю эту шайку мерзавцев, видит Бог! И снова ударила мысль о Кейт. Что эти гады с ней делают? Воображение стало посылать картинки в мозг. Кейт отбивается, волосы рассыпались по лицу. Я вспомнил, как тот, кого звали Теско, возился с ручной дрелью – сверлил дырки в столбе. Я прислушался. Из дома ничего не было слышно. Удалось только разобрать, что где-то снаружи лает собака. Приглушенно, далеко-далеко. Что там написала эта девочка? Джилли посадили в машину с питбулем… Я представил себе Кейт, как ее впихивают в машину с озверевшим от голода псом. А психи толпятся вокруг, заглядывая в окна. Девушка против бешеного пса. Я забегал по подвалу, шурша подошвами по газетам. Письмена на стене впивались в кожу как булавки. И голос – тоже острый, как булавка – все время говорил у меня в голове: Сделай что-нибудь, Рик, сделай, сделай… Да. Только что? Я бегал из угла в угол и снова и снова вперивался в надписи на стене. В то, что в последние свои часы писали жертвы этих садистов. И эти жертвы наверняка знали, что письма не дойдут до адресатов. Это было как предсмертная исповедь, как последнее прости. И я знал, что тоже должен что-то написать. Я уже хотел найти палочку или камешек и написать свои последние слова, так ощущал я свое родство с этими людьми. |