Книга Янычар и Мадина, страница 5 – Лора Бекитт

В глазах Айтека вспыхнул огонь тайной страсти и неукротимого волнения.

– Знаю, – как можно спокойнее произнес он, сдерживая тревожное нетерпение. – И все же прошу тебя и Керима позволить Мадине поступить так, как хочу я. Будет лучше, если ты, Хафиза, вместе с Асият тоже уйдешь в горы.

– Ты думаешь… – Женщина не осмелилась произнести вслух то, о чем подумала.

– Их слишком много. И если они придут сюда… – Мадина воскликнула:

– Айтек! Не уходи! Оставайся с нами! Здесь мало мужчин, только Керим и двое слуг… Ты поможешь им защищать усадьбу!

Молодой человек покачал головой. Его губы тронула печальная усмешка. Женщин всегда волнует свой дом и очаг, но он – мужчина, и его долг – защищать не только усадьбу, но и свой край, свою родину. Хотя сердце Айтека разрывалось от тревоги за возлюбленную, он должен был уйти и оставить ее здесь.

– Мне нужно вернуться к твоему отцу и братьям, к другим мужчинам. Мы попытаемся напасть первыми, с гор, или, быть может, устроим обвал, чтобы преградить османам путь в наш аул.

Айтек не мог сказать то, о чем думал. Их было меньше, чем турок, значительно меньше… Его душа была полна юношеской храбрости и гневного пыла, но он был умен и понимал, чего стоит горстка мужчин перед тучей врагов, для которых война была ремеслом и смыслом жизни. Сам Айтек никогда не видел янычар, но его отец рассказывал о тех немыслимых зверствах, какими славились турецкие воины.

Подошел брат Мадины Керим, и Айтек попросил его позволить девушке покинуть усадьбу и спрятаться в горах.

– Иначе я не буду знать покоя и стану думать только о ней, – сказал он.

Керим согласился, Но при этом добавил, что мать и младшая сестра останутся в усадьбе.

– Я умру, но ни один враг не войдет в нашу саклю! – Храбро заявил восемнадцатилетний юноша.

Видя, что спорить бесполезно, Айтек не стал возражать. Не смея обнять Мадину на глазах у ее родных, он ограничился тем, что кивнул девушке, а потом повернулся и, не оглядываясь, вышел за ворота усадьбы.

Мадина стояла не двигаясь. Все, что Айтек не осмелился произнести вслух, она прочитала в его глазах. В них было что-то пугающее, какой-то странный, незнакомый огонь. То было бесстрашие перед смертью, готовность к вечной разлуке и несгибаемое мужество воина. Душа Мадины похолодела. Если он умрет, ей этого не вынести!

Она оделась легко и удобно, взяла с собой вяленое мясо и лепешки. На ногах были чувяки, в которых можно без труда лазать по горам, голова повязана серым, под цвет камней платком.

Мадина обняла и поцеловала мать, сестру и брата. Тяжелее всего далось прощание с Асият – в последние годы они стали очень близки, к тому же сестренка выглядела такой беспомощной и наивной…

– Все будет хорошо, – сказала Мадина, сжимая руку Асият. – Мужчины прогонят врагов, и мы заживем, как прежде.

В больших глазах младшей сестры стояли слезы.

– Я боюсь, Мадина!

– Не бойся. Помни, я обязательно вернусь!

Вскоре родная сакля осталась далеко внизу, и Мадина очутилась в царстве каменного океана, чьи навеки застывшие волны, казалось, подпирали небеса. Отсюда можно было увидеть, как по дну ущелья стремительно бежит бурно пенящийся поток – горная речка. Когда девушка поднимала голову, она видела птичьи гнезда, ютившиеся на неприступных вершинах, и самих птиц, медленно и величаво круживших в бездонном небе, а еще маленькие норки диких пчел на все той же недосягаемой высоте.

Здесь было потрясающе красиво, но в сердце Мадины не утихала тревога. Девушка побрела по горам в сторону перевала. Айтек велел ей скрываться недалеко от усадьбы, но Мадина не могла сидеть на месте. Быть может, удастся увидеть, что там творится! Потом она вернется обратно и станет наблюдать за родным аулом.

К середине XVII века Османская империя, обладавшая огромными территориями на трех материках, продолжала вести бесконечные войны – чтобы завоевать новые земли и удержать прежние. На сей раз, турецкая армия отправилась в поход против иранцев, которые претендовали на прикаспийские владения Османской империи. Волей судьбы путь войска пролегал через аул, в котором жила Мадина. Турки не собирались сражаться с черкесами; в худшем случае они забрали бы лучших лошадей и угнали в плен с десяток красивых женщин.

В середине дня войско сделало привал, и вскоре над лагерем заструился ароматный дымок готовящегося плова. Для командиров были раскинуты шатры, простые воины расположились вокруг костров. Молодежь, как водится, сидела отдельно: не оттого, что таков был обычай, просто у молодых янычар были свои интересы, свои разговоры и шутки. Души многих из них пока не огрубели от войны, а в сердцах еще жили юношеские мечты.

Кое-кого интересовала не только военная добыча, но и окружающая природа, обычаи тех стран, через которые пролегал их путь.

– Я никогда не видел таких высоких гор, – задумчиво произнес молодой воин по имени Бекир, глядя на острые зубчатые гребни. – А может, и видел…

– Ты что, не помнишь? – сказал другой, зачерпывая пригоршню горячего рассыпчатого плова и с наслаждением отправляя его в рот.

Обычно питание янычар было довольно скудным – вяленая или сушеная баранина, хлеб, лук да вода, но в сложных, требующих выносливости и сил походах, а также перед важными битвами их кормили вкусно и сытно.

– Может, и не помню! Разве ты знаешь, Ахмед, о том, где родился и к какому народу принадлежишь? – вполголоса произнес Бекир и опасливо оглянулся.

Об этом не принято было говорить – если бы эти слова услышал ага [4] или его приближенные, то молодой янычар вряд ли избежал бы наказания.

Его товарищ равнодушно пожал плечами, но Бекир не успокаивался.

– Вот ты, Мансур! Неужели тебе никогда не приходилось задумываться о том, кто ты на самом деле? – обратился он к другому янычару, и тот спокойно ответил:

– Я – воин Аллаха. Он направил меня на истинный путь и научил всему, чего я не знал.

– Говорить с тобой – все равно, что беседовать с муллой! [5] – Бекир рассмеялся и махнул рукой.

Мансур промолчал. Его считали неразговорчивым и нелюдимым. Нельзя сказать, что Мансур сторонился товарищей – как бы там ни было, им приходилось жить в одной казарме, – но никогда не затевал разговоров, и никто не знал, о чем он думает. Этот юноша слыл искусным воином: говорили, что выпущенная им стрела летит дальше ружейной пули и что удар его сабли способен разрубить человека на две половинки. Он служил в пехоте, но при этом прекрасно ездил верхом и отлично плавал. Мансур был безжалостен к врагам, – неприхотлив и вынослив, как и подобает настоящему янычару, но при этом странно равнодушен к деньгам и военной добыче. Казалось, он воюет лишь для того, чтобы воевать.