Онлайн книга «Сильнее смерти»
|
…Высокую прическу женщины венчали парные черепаховые гребни, украшенный зубчатым узором широкий пояс из китайской ткани был повязан поверх наряда «поздняя весна» – ослепительно-белого кимоно на алой подкладке. Человек, что смотрел на нее и беседовал с ней в этот час, знал, что она носит косимаки [26] тончайшего красного шелка, словно какая-нибудь благородная дама, и что ее прелестные губки могут кривиться презрительно и капризно, а быстрый взгляд из-под длинных черных ресниц пронзать безжалостной насмешкой. – Ты и вправду так хороша, Кэйко, как о тебе говорят. Я убедился в этом. В нынешнем году истекает срок подписанного тобою контракта, но ты должна понимать, что едва ли сможешь освободиться. Ты уже думала о своем будущем? – Не думала, господин, – просто сказала она. – Напрасно. Ведь тебе часто предлагали выкупить твой контракт? Она помолчала, прикидывая, как лучше ответить, потом решила сказать правду: – Очень часто, господин. – Не сомневаюсь. И ты никогда не соглашалась? Она опустила ресницы: – Нет. – Почему? Он услышал легчайший вздох. Но ее лицо оставалось неподвижным, и голос звучал равнодушно: – Мне не хотелось. – Запрещала госпожа Суми? – Нет. – Значит, ты предпочитаешь именно такую жизнь: пять-шесть самураев в день… Она не смутилась и небрежно произнесла: – Обычно бывает не больше двух. – Ах да! Ты же для особых гостей! Она усмехнулась и ничего не сказала. – И все же, – настаивал он, – почему? Он спрашивал, как хозяин, да он и был хозяином этого заведения, и ее хозяином тоже. В последнее время он все чаще появлялся здесь. – Я не думаю о них, не помню их лиц и их слов, не вижу их глаз, и мне неведомы их чувства. Если же это будет только один, мне придется впустить его в свою жизнь, и он станет ее частью. А я не хочу. – Даже если это буду я? Она смотрела, чуть приоткрыв губы, свет лампы дрожал в ее зрачках, а по высокому лбу и нежным щекам скользили мягкие матовые тени. Мужчина взял чашку с саке и быстро выпил. Потом резко произнес: – Сколько тебе лет? Молодость не вечна. Теперь ты можешь поучить своему искусству других девушек. Хочешь занять место госпожи Суми? – Вы недовольны ею? – невозмутимо промолвила она. Он усмехнулся уголками губ: – Она мудра, но в ней уже нет живости, блеска, тогда как ты… Он встал и властно протянул к ней руку, зная, что она не может отказать. – Идем. Ты показала мне далеко не все из того, что способна сделать для знатного гостя, выбравшего тебя из многих других. Завтра можешь никого не принимать – я скажу Суми. Лучше еще раз подумай над моим предложением… Утром, когда Кэйко расчесывала волосы, сидя в своей комнатке, к ней пришла госпожа Суми. Она смотрела на молодую женщину, следя за размеренными движениями ее рук и игрою света на спокойном лице. Кэйко не успела одеться, лишь небрежно завернулась в кусок ткани, и ее гладкие матовые плечи отливали янтарем, блистая меж струй шелковистых черных волос. Она покосилась на госпожу Суми, глаза которой покраснели от недавних слез, но ничего не сказала. А та неслышно опустилась рядом и выдохнула: – Он приходил к тебе и говорил с тобою? – Вы же знаете, что да. – И провел с тобою всю ночь! – Госпожа Суми так сильно сжала сплетенные пальцы, что они хрустнули. Кэйко промолчала. – Я знаю, что он тебе предложил. Ты не согласилась? – Нет. – Но ты согласишься. Рано или поздно ты согласишься! Кэйко не произнесла ни слова. Ее рука, державшая гребень, продолжала равномерно двигаться сверху вниз. – На то, чтобы построить этот холм из песка, называемый жизнью, уходят годы, а потом неожиданно налетает буря и сметает все в один миг, – тяжело проговорила Суми. – Значит, нужно строить из камня, – не глядя, отозвалась Кэйко. – В нашей судьбе так не получается, – вздохнула Суми и прибавила с чуть заметным укором: – Я всегда была добра к тебе, Кэйко! С моей помощью ты стала первой из первых среди дзёро! [27] – И заработала для вас немало денег! – усмехнулась Кэйко, а помолчав, сказала: – В моей жизни были те, кто не причинил мне вреда, и те, от кого стоит держаться подальше. Что такое доброта, я не помню. – Почему? – Вы говорили о холмах. Так вот, все мои холмы разрушены давным-давно. И новых не построить. – Почему? – повторила госпожа Суми. – Просто не из чего. – Но ты нравишься мужчинам! Ты, твое тело! – В голосе женщины прозвучало что-то похожее на ненависть. Кэйко осталась спокойной. – Мое тело – всего лишь препятствие между пустотой, что находится в моей душе, и великой пустыней этого мира. Вам не стоит волноваться – когда-нибудь и его победит время. Госпожа Суми затаила дыхание. – И что будет тогда? – Я умру. – Не умрешь, – твердо произнесла женщина и выпрямилась. – Ты уже мертва, как и я. Но ты еще можешь возродиться, а я уже нет. Ты хорошо сказала про время. Его долго не замечаешь, а потом вдруг начинаешь ощущать, как оно врезается в тебя, впечатывается в сердце, рвет душу на части. И ты понимаешь, что бессильна, потому что ты – женщина, хуже того – женщина, от которой всем нужно лишь ее тело! Мне столько же лет, сколько ему, но он еще молод, а пора моей молодости прошла. Время неодинаково течет для мужчин и для женщин, для богатых и бедных, для баловней судьбы и для тех, кто был ею отвергнут. Когда-то я была бедна, но жила беспечно и умела любить и прощать. Да, мы оба были бедны и незнатны, но потом он решил, что сумеет заработать денег, торгуя женщинами, и предложил мне… – Госпожа Суми горько вздохнула. – Я согласилась, потому что любила его. А теперь… – Она замолчала, неподвижно уставившись в пустоту. – Вы говорите о господине Модзи? – спросила Кэйко. – Да. Мне с самого начала следовало помнить о том, что он никогда не путает удовольствие с выгодой. – И все же, – тут в голосе Кэйко впервые появились мягкие нотки, – вам повезло: тот, кого вы любите или любили, до сих пор рядом с вами, вы можете слышать и видеть его. А это уже похоже на счастье. |