Книга Меч и корона, страница 37 – Анна О’Брайен

Дрожь тревожного предчувствия пробежала у меня по спине. Уверенности не было. Я припомнила Тулузу.

— А хватит ли вам войск?

— Я не собираюсь давать Теобальду генеральное сражение. Если же я предам огню и мечу его деревни и посевы, он вскоре и сам прибежит ко мне просить о милости. А по пятам за ним и папа, который не замедлит снять интердикт. Иннокентий сочтет неразумным ссориться с королем Франции, когда у того за спиной стоит победоносное войско. — Людовик вскочил на ноги и порывисто обнял меня за плечи. — А прежде чем уйти, Элеонора, я возлягу с вами. — И он запечатлел на моих губах страстный поцелуй. — Снимайте платье!

— Сегодня же пятница, — не без ехидства напомнила я.

Манера Людовика овладевать женщиной отнюдь не совпадала с тем, чего бы мне хотелось.

— Дни недели я помню, но сейчас дело не терпит отлагательств. — Он уже не обнимал меня, а поспешно сдирал через голову свою рубаху. — Я и мысли о поражении не допускаю, но молю Бога о том, чтобы покинуть вас, оставив свое дитя расти в вашей утробе.

Подчинилась я неохотно, но не думаю, чтобы Людовик это заметил. Он молился и с лихорадочной настойчивостью поддерживал возбуждение плоти. Я молилась об успехе его похода в Шампань и о силе его чресл. Кажется, я даже молилась о том, чтобы получить хоть каплю удовольствия, но все, как и всегда, произошло быстро и по-деловому. Людовик выглядел вполне довольным и поцеловал меня на прощание. Мне пришло в голову, что он пришел в спальню к супруге только потому, что доступ к Богу ему был закрыт. Ну, к тому времени я уже с этим смирилась.

Но намерения Людовика меня беспокоили. Я не могла понять, что из этого выйдет хорошего, разве только вражда усилится.

Не нравилось мне и то, что Людовику не хватало мужества встретиться с графом Теобальдом в открытом бою, вместо чего он собирался воевать с мирными деревушками Шампани. Воин, имеющий твердые принципы, так никогда не поступает.

Людовик двинулся в Шампань под гордо развевающимися на ветру сине-золотыми знаменами, а я осталась в Париже, стараясь не вспоминать, как храбро он выступил на Тулузу и как бесславно оттуда возвратился. Вернется ли он победителем на этот раз? Я непрестанно молилась Пресвятой Деве, чтобы та пришла к нему на помощь. Конечно, потерпеть поражение он не может, конечно же… За молитвой я крепко зажмуривалась, чтобы перед глазами не вставали ожившие старые рассказы о пожарах и крови, о поголовной резне, грабежах и прочих безобразиях, какие теперь чинило французское войско на равнинах Шампани.

О том, что произошло у Витри-на-Марне [39] , я просто не могла не думать.

Те события отпечатались в моей памяти со всеми ужасающими подробностями.

— Победа сопутствовала нам, госпожа. Мы могли бы продиктовать графу Шампанскому наши условия мира.

Победа. Я испытала огромное облегчение. Но условия, стало быть, так и не приняты? Такой невнятный доклад и явная обеспокоенность того, кто докладывал, как-то не вязались с победным настроением. Атмосфера в моей увешанной гобеленами приемной сгустилась от напряжения. В наших вернувшихся полках не бросались в глаза потери, флажки их развевались все так же весело, но где же сам Людовик? Он не въехал в город во главе своих войск, не насладился восхищением жителей столицы. День уже клонился к вечеру, когда ко мне напросился на аудиенцию — вот странно! — один из капитанов [40] Людовика, мне совершенно не знакомый.

— Значит, мира вы не подписали, — констатировала я.

— Да, госпожа.

— И почему же?

— Поход выдался трудный, — начал капитан и умолк, перевел взгляд на свои побелевшие пальцы, крепко сжимающие кольчужную рукавицу.

— Где король? — спросила я уже с некоторой тревогой.

— Должен сообщить вам, госпожа… — В передней комнате послышался топот сапог; капитан поднял голову, и я увидела, что на лбу у него обильно выступил пот, хотя в комнате было не жарко. — Вот и Его величество. Я взял на себя смелость явиться раньше и предостеречь вас…

Теперь его смятение в полной мере передалось и мне. Что-то было не так. Мне почудилось, что горло сдавила невидимая рука, холодная как лед. В животе появилась какая-то тяжесть.

— Что, король ранен?

— Нет, госпожа. Не то чтобы ранен.

Это заявление ничуть меня не успокоило.

— Давайте, рассказывайте, — коротко велела я ему.

Капитан, искушенный в битвах, старательно выбирал выражения.

— Его величество… Не совсем здоров. Он не произнес ни слова и не съел ни крошки после… С того времени, как мы побывали в Витри-на-Марне. При таких обстоятельствах мы решили, что необходимо вернуться во Францию. Я отдал приказ… — Он бросил быстрый взгляд на дверь. — Вот, госпожа, сами видите…

Пресвятая Дева, спаси и помилуй! Действительно, я нуждалась в том, чтобы меня подготовили. Людовика ввел в мои покои кто-то из франкских рыцарей, придерживая за плечо могучей рукой. Людовик, с поникшими плечами, шел неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу.

— Ваше величество! Вы уже у себя дома.

Рыцарь прикоснулся к руке короля и заставил его остановиться.

Людовик заморгал и оглянулся вокруг; между светлых бровей залегла глубокая морщина. Кажется, он не мог понять, где находится. Его маленькие серые глаза, совершенно потускневшие и не светившиеся жизнью, обегали комнату раз за разом, силясь зацепиться за что-нибудь знакомое. Потом взгляд упал на меня.

— Элеонора!

Голоса Людовику хватило на то, чтобы прохрипеть одно-единственное слово.

— Ваше величество… — Оба его капитана поклонились и поспешили тут же выйти из комнаты, предоставив мне заниматься королем.

Я была так потрясена, что несколько мгновений не могла пошевелиться. С того дня как Людовик уехал, он постарел, казалось, на два десятка лет и напоминал теперь еле передвигающую ноги тень. Неужели это тот самый человек, который отправился в поход с неколебимой уверенностью в победе, в ком силы тогда так и бурлили? Одет он был по-прежнему в кольчугу, расшитый гербами плащ выдавал в нем короля Франции, но от величия, от сознания своего военного могущества не осталось и следа. Осталась лишь оболочка человека — и ни капли сил.

— Людовик!