Книга Чудовищ нет, страница 32 – Юрий Бурносов

Я привел эти цифры, господин Рязанов, чтобы показать, как незначительны доходы попов в нашей местности. От крестьян попы, разумеется, получают более. У крестьян службы не совершаются ежемесячно, но два или три раза в год попы обходят все дворы. На Святой, например, попы обходят все дворы своего прихода и в каждом дворе совершают одну, две, четыре службы, смотря по состоянию крестьянина, — на рубль, на семь гривен, на полтинник, на двадцать копеек — это уж у самых бедняков, например у бобылей. Расчет делается или тотчас, или по осени, если крестьянину нечем уплатить за службу на Святой. Относятся здешние попы в этом отношении гуманно и у нас, по крайней мере, не прижимают. Разумеется, кроме денег получают еще яйца и всю неделю, странствуя из деревни в деревню, кормятся. Так как службы совершаются быстро и в утро попы легко обойдут семь дворов, то на Святой ежедневный заработок порядочный, но все-таки доход в сумме ничтожный. Понятно, что при таких скудных доходах ноны существуют главным образом своим хозяйством, и потому если дьячок, например, плохой хозяин, то ему пропадать надо. А вот, к примеру, был такой дьячок в Голопузовке, чрезвычайно до земельной работы любитель, даже белотурку [20] сеял, да ничего у него не вышло…

— Вы не пробовали опубликовать ваши рассуждения? — осведомился Иван Иванович, выслушавший Армалинского с большим интересом.

— Как же! И сильно был удивлен, что они оказались востребованы. Видно, не все так плохо в России, коли подобные вещи печатают. После я покажу вам, а сейчас не хотите ли папиросу мою отпробовать?

— Благодарю, Илья Ильич; я хотел еще с арапом поговорить.

— Куда ж он денется… Идите, идите. Я сейчас выйду.

Арап все еще сидел на крылечке, хотя башмак успел починить, и он лежал тут же. Теперь Моисей ел яблоко, аккуратно отрезывая от него ломтики все тем же сапожным ножом, и что-то тихонько напевал себе под нос, тянул одну сложную мелодию без слов.

— Моисей! — позвал Иван Иванович, присев рядом на корточки. — Моисей, братец! Как же говорить мне с тобой, а?

Арап внимательно посмотрел на молодого человека и положил в рот кусочек яблока, приотвратно ухватив его толстыми губами.

— Ты меня понимаешь? — спросил Рязанов по-французски, хотя знал уже от Армалинского, что арап французского не разумеет. Затем повторил то же по-английски, по-немецки и по-итальянски, а потом, скорее уже ради шутки, на латыни. Арап молчал, жевал яблоко. Бедняга, вероятно, слабоумен, решил Иван Иванович, — или от рождения, или утратил рассудок после страшного зрелища. Похлопав Моисея по плечу, он встал и увидел, что из открытых дверей за ним наблюдает Армалинский.

— Прошу прощения, — смутился «рамоли», — но я надеялся, что вы сможете его разговорить… По крайней мере, ваша находка с латынью…

— Мальчишество, — сказал Рязанов, махнув рукой. — Откуда арапу знать латынь? Что ваши рыбаки, не пришли еще?

— Нету пока. Хотели про медведя послушать?

— Не только — хотел порасспросить, где места рыбные, люблю иногда посидеть с удочкой.

— Самых что ни на есть рыбных мест Никитка вам все равно не укажет, даже если я велю, а плотвицы наловить можно и во-он там, шагов двадцать от мостика, где бабы белье полоскают, — указал рукой Армалинский. — Сухо там, и удобно, и комаров мало.

— Благодарю, Илья Ильич. Поутру непременно схожу.

— Ништо… А про медведя коли и в самом деле хотите слушать, так я вам Никитку пришлю, как явится. Avec le plus grand plasir [21] .

Своего обещания Илья Ильич Армалинский не забыл. Ввечеру Трофимыч пришел к Рязанову, читавшему в своей комнате привезенный из Парижа «Мещанский роман» Фюретьера, и сказал, что барина спрашивает мужик господина Армалинского.

— Гнать его взашей или же говорить желаете с этим мизераблем? — спросил Трофимыч, показывая полное небрежение к мужику «рамоли» и некоторое знание французского (видать, подслушал у барина).

— Сейчас спущусь. Скажи ему, пускай обождет, — сказал Иван Иванович.

Никитка оказался совсем молодым мужиком, конопатым, безбородым и стриженным скобкою. Он сидел прямо на ступеньках и при появлении Рязанова поспешно вскочил, отряхивая порты.

— Здравствуй, братец! — сказал Иван Иванович. — Что, поймал ли Илье Ильичу налима или сома?

— А куда он денется! — гордо отвечал Никитка, высморкавшись и ловко оббив пальцы о порточину. — Да такой сом, барин, без малого пуд весом! Дядю Прова едва не утопил. Хорошо, я нырнул да помог.

— Это хорошо. Я вот зачем звал тебя, брат Никитка: Илья Ильич сказал, ты медведя видел. Было такое?

— А и было! — закивал Никитка.

— Ну, идем вон в беседку, чтоб тут на дороге не торчать, там мне все и расскажешь.

В беседке Иван Иванович сел на лавочку. Никитка помялся и остался стоять, но Рязанов и ему велел садиться.

— Не маячь. А теперь давай рассказывай.

— А што там рассказывать… Шел я третьего дня ночью домой…

— Что ж тебя ночью носило?

— Дак это… В Лепешкино ходил, да припозднился, — неопределенно сказал Никитка.

— Из Лепешкино, получается, домой шел. По дороге или как?

— По дороге. Темно уже было, страшно, хучь там и через лес можно, чтобы крюков не вертеть. Днем-то, ясно, я через лес пошел бы. Ну и тут он.

— Медведь?

Никитка кивнул.

— И что ж он тебя не съел?

— Не увидал, должно… Я ж в кустах сидел.

— Спрятался?

Никитка замялся.

— Да уж говорю, как было. До ветру я в кусты зашел. Оно вроде и ночь, а все ж на дороге не сядешь. И вот сижу, а он мимо меня…

Мужик поежился.

— Хорошо разглядел? — спросил Иван Иванович.

Никитка явно не врал, даже сейчас видно было, как он вновь переживает тогдашний страх.

— Да ну… Мелькнул — и уж нет его.

— Может, то и не медведь был вовсе? — допытывался Рязанов.

— Медведь, барин. Вонётой от него поперло, как от тухлого мяса… Я там и обмер, почитай, до рассвета так и просидел… — Никитка хмыкнул и покрутил головой.

— М-да… Угораздило тебя, — сказал Рязанов. — А показать можешь, в каком месте?

— Отчего же не показать. Могу и показать.

— Хорошо, братец; если понадобишься, я за тобой пошлю.

— Нам-то што, — сказал Никитка.

Настоящему рыбаку, верно, положено подниматься еще до зари, снасти снаряжать и иным образом священнодействовать, как одни только истинные жрецы рыбной ловли умеют. Рязанов же собирался на рыбалку не за добычей, а удовольствия для, потому встал довольно поздно (в доме еще спали), с удовольствием позавтракал, взял у мужика с уместным именем Карп загодя приготовленные удочки, жестянку со свежими навозными червями, желто бугрившимися в земле, и бутылку с лимонадом, так как утро выдалось жаркое.