Книга Синьора да Винчи, страница 38 – Робин Максвелл

— Какие прекрасные слова, Лоренцо.

— Хотел бы я сам их сочинить, но мой наставник, Анджело Полициано, меня опередил.

Лоренцо приблизился к полке, где выстроился ряд томов, отпечатанных уже новым способом, на станке с подвижными литерами, и любовно прошелся пальцами по их переплетам.

— Этот дом — кормилица всех наук, возрожденных из небытия.

— А это чьи слова?

— Мои, — с нескрываемой гордостью ответил Лоренцо. — Иногда я начинаю воображать себя поэтом, хотя мне еще учиться и учиться…

— Тогда лучшего места, чем в утробе кормилицы всех наук, вам не найти, верно?

— По крайней мере хоть в одном я оказался под стать деду, — задумчиво протянул Лоренцо. — Если бы не долг перед семьей и республикой, я целое состояние потратил бы на книги.

— А на искусство что останется? — неожиданно донеслось из дверей библиотеки.

Мы разом обернулись и увидели прислонившегося к косяку Сандро Боттичелли. На его чувственном лице играла небрежная ухмылка. Очевидно, что этот живописец, склонный к откровенному самолюбованию, ощущал себя среди всей этой книжной роскоши как дома. Я невольно заулыбалась при его появлении: мне импонировала подобная дерзость.

— Политика и искусство, по словам Лоренцо, менее существенны по сравнению с приобретением книг.

— Вопиющее преуменьшение, — усмехнулся Боттичелли. — Он, как когда-то Козимо, просто помешан на книгах! Ищу я, например, своего приятеля, чтобы поиграть с ним в мячик, — его нигде нет. Наконец застаю их обоих в закутке библиотеки Сан-Марко, уткнувшихся в «Республику» Платона. Старик корявым пальцем тычет в какой-то трудный отрывок, а Лоренцо переводит с таким восторженным упоением, будто предается любви с женщиной… хотя ему тогда было всего десять лет!

Лоренцо рассмеялся в ответ на его слова.

— Хорошо, что ты пришел, Катон, — сказал мне Боттичелли. — Нам за ужином так нужны новые острые умы. Чем больше мнений, тем ожесточеннее споры.

— Я тоже рад, что я здесь, — ответила я, — хотя, должен признаться, все еще не могу оправиться от потрясения при виде всего этого.

— Еще бы! — согласился Боттичелли. — А представь, что испытал я, когда меня, пятнадцатилетнего мальчика из мастеровой семьи, взял под свое крыло Козимо де Медичи, величайший из всех итальянцев, ввел в свой замечательный дворец и вырастил в нем как сына! А потом матушка Лоренцо, эта божественная женщина, сделалась моей безраздельно щедрой покровительницей. Если и есть на земле рай, то, клянусь, моя жизнь до сих пор была тому примером.

По всему дворцу разнесся тройной требовательный удар гонга.

— Сейчас подадут ужин, — объявил Лоренцо. — Пойдемте?

Мы все трое сплоченной дружной компанией двинулись обратно в центральный дворик, к двери, ведущей во внутренние покои.

— Поздоровайся с Адрианом, — съязвил Боттичелли, кивнув на мраморный бюст скандально известного римского императора, установленный в нише над дверью.

— Любимый содомит нашего Сандро, — снисходительно улыбнувшись, пояснил Лоренцо.

Мне же осталось только гадать, какие еще попущения приемлемы в этом доме.

Мы вышли из дворца и попали будто бы в иной мир. Здесь, укрытый от городской сутолоки и суровости каменных зданий, обнесенный увитой плющом оградой, притаился райский уголок, стократ превосходящий размерами садик у Верроккьо. Среди буйно разросшихся кущ петляли тропинки, всюду пестрели цветы и радовали глаз разновысокие травы. Меж деревьев, искусно подстриженных или оставленных ветвиться, как им вздумается, разгуливала пара павлинов, а на ветках стайка певчих птичек щебетала свои пылкие трели. Сквозь зелень и струи фонтанов мелькнула невдалеке повергающая в трепет бронзовая статуя — женщина, занесшая меч над шеей съежившегося от ужаса человека. «Это вам не елейная Мадонна», — подумала я про себя.

— Сюда, — позвал нас Лоренцо. — Мы ужинаем под балконом.

У южной стены сада высились три просторные каменные арки, разделенные старинными мраморными колоннами в греческом стиле. Пройдя сквозь них, мы попали в зал с высоким сводом, где перед нами предстал необъятных размеров обеденный стол. Я даже не подозревала, что на свете существует такой величины мебель.

За ним свободно уместились бы человек сорок, но стулья — я насчитала их восемь — были расставлены лишь с одного его края. Несмотря на то что серебряные с филигранью подсвечники и солонка по стоимости примерно равнялись постройке целого квартала в Винчи, сама посуда на столе — терракотовые тарелки и кубки, такие же, как в моем родном доме, — поразила меня своей безыскусностью.

Тем временем к столу стягивались, проходя под арками, прочие участники ужина. Среди них я сразу выделила молодую женщину, которую определила как Клариче Орсини, жену Лоренцо. Мой приятель Бенито оказался прав: за новоиспеченной невесткой клана Медичи влачился неуловимый шлейф чопорности. Она была высока ростом, хотя и отставала от меня, луноликая и бледная, с тонкой шеей и копной крутых завитков неопределенного цвета — то ли белокурых, то ли рыжеватых. Внешность Клариче была бы приятной, если бы не надменно вздернутый подбородок и не вечно поджатые губы. Едва кинув на нее взгляд, я искренне посочувствовала Лоренцо.

Джулиано и Лукреция крепко держали под руки Пьеро де Медичи. Джулиано вначале усадил за стол мать, а потом они вместе с Лоренцо помогли отцу занять место во главе стола. Опускаясь на сиденье, правитель Флоренции сильно поморщился от боли в коленях. Справа от него сел младший сын, слева — супруга, Лоренцо с женой разместились следом за Джулиано, а я — напротив них, сбоку от Лукреции. По другую руку от меня сидел Сандро Боттичелли, еще один стул рядом с Клариче оставался пустым. Никто и словом не обмолвился, для кого он предназначен.

— Мой новый друг Катон Катталивони, — с радостным подъемом объявил Лоренцо и поочередно представил меня своим матери, отцу, брату и жене.

— Лукреция, прошу, прочти благословение нашей трапезе, — хриплым страдальческим голосом обратился Пьеро к супруге.

Мы все прикрыли глаза для молитвы. Приятный мелодичный голос Лукреции раздавался рядом со мной, и меня вдруг пронзила необъяснимая тоска, доходящая до физического страдания, по моей милой матушке, которую я даже не успела узнать.

По окончании молитвы слуги подали на деревянных подносах дымящийся телячий филей, приправленный кисловатыми апельсинами, и равиоли в пахучем шафранном бульоне. За ними последовали не менее аппетитная курятина, сдобренная фенхелем, и омлет с грибами, благоухавший пряными травами: мятой, петрушкой и майораном. «Настоящее пиршество», — подумала я и вдруг сообразила, что пищу я ем самую обычную и что Магдалена сотни раз готовила такую для нас с папенькой.

Неожиданно за столом прозвучало мое имя: Лоренцо рассказывал обо мне своим родителям.

— Помните, на третий день свадебного торжества Верроккьо вместе с учениками соорудил изумительное механическое солнце и светила?