Книга Охотники Гора, страница 32 – Джон Норман

Присутствующие дружно рассмеялись.

— Вот вы, хозяин, — обратилась Тина к молодому матросу, носившему на запястье широкий браслет, украшенный темно-красными переливающимися камнями, — не соблаговолите ли вы подняться и подойти ко мне?

Матрос настороженно приблизился.

— Вы уже поцеловали меня сегодня, — сказала Тина. — Не хотели бы вы повторить?

— С удовольствием, — согласился матрос.

— Следите за своими карманами, — предупредила его Тина.

— Обязательно, — заверил ее матрос.

Он обнял ее за талию и привлек к себе. Поднявшись на цыпочки, девушка потянулась к нему губами. Когда они освободились друг от друга, парень с уверенным видом похлопал себя по карманам.

— Тебе не удалось меня обчистить, — усмехнулся он. — Все мои деньги на месте!

— Да, с деньгами у вас все в порядке, — улыбнувшись, ответила девушка и протянула ему широкий золотой браслет, украшенный темно-красными драгоценными камнями.

Усмешка на лице молодого матроса быстро угасла. Восхищению зрителей не было предела. Мне и еще двоим-троим наблюдавшим удалось заметить, как Тина, прижав своим локтем запястье парня, там, где на нем был надет браслет, ловко стащила его, когда тот убирал руку у нее с талии, но большинство зрителей были просто ошеломлены.

Мы дружно аплодировали таланту Тины.

Смущенно улыбаясь, молодой матрос надел на руку браслет и поспешно вернулся на свое место.

— Хозяин! — крикнула ему вдогонку Тина. Он удивленно поднял на нее глаза.

— Ваш кошелек! — Она бросила ему тяжелый кожаный кошель.

Зрители взвыли от восторга.

— Отвязать кошель часто бывает очень непросто, — заметил я девушке.

— Верно, — согласилась она и, кинув на меня быстрый взгляд, рассмеялась. — Но ремешки на кошельке можно и перерезать.

Я горько усмехнулся, вспоминая свое первое знакомство с этой девушкой на причалах Лидиуса и то, чем оно оказалось примечательным.

— В тот день Римм был так добр, — сказала Тина, — что позволил мне разжиться у него самым острым бритвенным ножом.

Римм нахмурился.

— Если он разрешит мне воспользоваться своим новым приобретением, я покажу, как это делается.

Римм вытащил из кармана короткий, слегка изогнутый бритвенный нож и протянул его Тине. Девушка быстро отсоединила узкое лезвие от деревянной складной рукояти и коротким шнурком привязала его между указательным и средним пальцами правой руки. Находясь в свободном состоянии, пальцы надежно скрывали лезвие ножа, а когда рука сжималась в кулак, конец лезвия выступал наружу.

— Хозяин, — обратилась ко мне Тина.

Не дожидаясь ее просьбы, я быстро поднялся на ноги и направился к ней, стараясь все время держаться начеку, чтобы не оплошать и на этот раз. Но еще до того, как я остановился напротив нее и приготовился выслушать ее указания, она протянула мне мой кошелек с уже перерезанными ремешками.

— Отлично, — произнес я, чертыхаясь в глубине души.

Я связал обрывки ремешков и снова подвесил кошель на пояс.

— И ты уверена, что сможешь проделать все это еще раз? — спросил я.

— Возможно. Не знаю. Ведь теперь вы начеку. Она на мгновение приблизилась ко мне. Я взглянул на кошелек. Ремешки, стягивающие его горловинку, оставались нетронутыми.

— Да, не удалось, — посочувствовал я ей.

— Ну почему же, — усмехнулась Тина и протянула мне на ладони все содержимое моего кошелька.

Я рассмеялся. Она перерезала донышко кошелька, и все монеты высыпались ей на ладонь. А пока я принимал у нее свои деньги, девушка второй рукой подала мне и уже срезанный кошелек.

— Да, вот почему рабыням и не позволяют брать в руки оружие, — покачал я головой.

Тина вернула Римму бритвенный нож. Мы искренне аплодировали ее способностям.

— Садись, — сказал я ей. — Ты действительно мастер своего дела.

— Спасибо, хозяин, — радостно ответила она и послушно опустилась на песок.

Да, эта девчонка оправдала мои ожидания.

— Турнок, дай ей вина, — распорядился я.

Матросы одобрительно загудели.

— Хорошо, капитан, — ответил Турнок, с опаской приближаясь к девушке. — А ну-ка, руки за голову! — скомандовал он, стоя рядом с ней с кувшином в руках. — И повернись ко мне спиной!

Девушка, хотя и с удивлением, повиновалась. Турнок быстро завязал ей руки тонким кожаным шнурком и, накинув пару петель на шею девушке, завязал конец ремешка у нее на запястьях.

— Ну вот, — прогудел Турнок, — теперь я буду чувствовать себя спокойно. И руки твои будут все время на виду.

Обезопасив себя таким образом, он запрокинул голову рабыни и, подняв кувшин, стал лить вино прямо в ее раскрытые губы.

Я обернулся к молодому матросу, тому самому, с красивым браслетом на руке:

— Отведи ее к частоколу и посади там где-нибудь на цепь.

— Да, капитан, — ответил он.

— И позаботься, чтобы ей там ночью было не слишком одиноко, — посоветовал я.

— Как это? — не понял парень.

— Мне кажется, ты произвел на нее впечатление, — пояснил я. — Постарайся, чтобы за ночь она в тебе не разочаровалась.

— Постараюсь, — расплылся матрос в улыбке. — Спасибо, капитан!

Тина бросила на меня благодарный взгляд и, обернувшись к парню, потянулась к его губам. Матрос подарил ей короткий поцелуй, и они исчезли в густой темноте у внутренней стены частокола.

Римм поднялся на ноги и широко зевнул. Он положил руку Каре на плечо и тоже увел ее от костра.

Матросы у костра продолжали прикладываться к кувшину с вином и вполголоса разговаривать.

Шира настолько осмелела, что позволила себе положить руку мне на плечо. Я постарался придать строгость своему взгляду и выразить им все, что хотел ей сказать. Она покорно уронила голову и отстранилась.

Мы долго беседовали с Турноком, стараясь предусмотреть все возможные варианты развития событий после моего ухода в лес и решить проблемы, связанные с обустройством жизни в лагере на время моего отсутствия.

Дрова в костре догорали, и часовые на постах успели смениться, а мы все не могли закончить разговор, боясь упустить что-нибудь важное.

Стояла глубокая ночь. Звезды ярко сверкали на черном горианском небе. Три взошедшие луны сейчас были особенно прекрасны. Матросы давно спали, расстелив на песке покрывала и укутавшись в плащи и накидки.

Воды реки с тихим мерным журчанием неторопливо катились мимо нашего погрузившегося в сон маленького лагеря, чтобы в двух сотнях пасангов отсюда влиться в бескрайнюю блистательную Тассу.