Книга Вервольф. Кольцо викинга, страница 54 – Антон Грановский

— Возможно. Но только за правое дело.

Ларин усмехнулся:

— А кто скажет, какое дело «правое», а какое нет? В мире все субъективно. Мир существует, пока мы его наблюдаем и постигаем. Если люди исчезнут, мир исчезнет тоже.

Терехов посмотрел на молодого человека с живым интересом.

— Странная точка зрения, — проронил он.

Психиатр Кремер остановил его жестом, поправил на носу очки и спросил:

— А как насчет народа, Георгий? Народ тоже существует, пока вы на него смотрите?

Художник усмехнулся:

— Наивный вопрос. Но я на него отвечу. Народ — это не однородная серая масса. Народ — это собрание личностей и убожеств. Убожества, увы, преобладают. В своих политических воззрениях я исхожу из того, что люди не равны. Поставьте рядом великого композитора Рихарда Вагнера и какого-нибудь забулдыгу-цыгана, пиликающего на скрипке в кабаке, а в перерывах шарящего по карманам в гардеробе. Если мы условимся считать Вагнера человеком и припишем ему как человеческой единице какие-то качества, то цыган-воришка не будет обладать и сотой долей этих качеств. Так с какой стати я должен считать его человеком?

— У вас очень радикальный взгляд на человеческую породу, — заметил Кремер.

Ларин улыбнулся:

— Вот видите, вы тоже признаете существование породы.

— Я не в том смысле…

— Бросьте, доктор! Мы все это чувствуем, но стесняемся об этом говорить. Стоит кому-то завести речь о природном, исходном, изначальном неравенстве людей, как его тут же называют фашистом и он получает клеймо отчуждения на лоб. Но рано или поздно на политическом горизонте появится тот, кто наведет в стране порядок и назовет, наконец, вещи своими именами: дерьмо — дерьмом, грязь — грязью, а силу — силой.

Психиатр Кремер снял очки, протер их платочком и снова водрузил на нос.

— Давайте вернемся к вашим кошмарным снам, — предложил он.

Ларин усмехнулся:

— Я могу к ним вернуться, доктор. Главное, чтобы они ко мне не возвращались. Что вы хотите знать?

— Вас гложет чувство вины, не так ли?

Гера покачал головой:

— Нет, не так. Я не чувствую за собой никакой вины.

— Что же вы чувствуете?

— Раздражение. И еще — злость.

— А как насчет страха?

— Страха? — Ларин усмехнулся. — Страх — понятие, незнакомое сильным личностям.

— А вы сильная личность?

— Безусловно.

— Но ведь и самые великие люди испытывали страх, — возразил профессор Терехов, подергивая себя пальцами за кончик крашеного уса. — Наполеон, например, боялся кошек. Цезарь — родовитых Кассиев. А Гитлер, как поговаривают, боялся стать отцом из-за того, что среди его предков были инцухты.

— Кто?

— Кровосмесители, — пояснил психиатр Кремер. — Кстати, как вы относитесь к Гитлеру?

Ларин пожал плечами:

— Спокойно. Я отношусь к нему спокойно. Впрочем, как и к другим великим людям, которые, испытав славу и блеск, потеряли милость богов и рухнули с неба в грязь на потеху толпе.

— В ваших рассуждениях есть логика, — отметил Кремер.

— Разумеется, — усмехнулся Ларин. — Знаете, иногда мне снится, будто я и сам — исторический персонаж. Мне снится, что я еду в медленно движущемся кабриолете, а по сторонам дороги стоят люди и приветствуют меня радостными криками. Лица их счастливы, а в руках у них — нарядные венки и букеты цветов. Они тянут ко мне руки и кричат, что любят меня. И я им верю. Верю, потому что читаю в их глазах настоящее обожание и понимаю, что каким-то образом сделал их жизнь счастливее. Но вот потом… Потом все подергивается каким-то серым туманом, состоящим из клубящегося пепла, и я начинаю чувствовать запах горелого мяса. Сердце мое сжимает тоска. А когда туман рассеивается, я вижу голую, опаленную пожарами землю. И на этой земле лежат трупы. Бессчетное количество обугленных трупов.

Ларин перевел дух, щеки его побелели, но он сумел взять себя в руки и продолжил твердым, недрогнувшим голосом:

— Потом начинается самое неприятное. Трупы начинают шевелиться, приподнимать головы и поворачивать их, чтобы взглянуть на меня.

— А вы все еще едете в кабриолете? — уточнил психиатр Кремер.

— Да. Вот только…

— Что?

Гера напряженно улыбнулся.

— Кабриолет этот сделан из костей. Я хочу спрыгнуть, но прыгать некуда, потому что земля вокруг шевелится, стонет и протягивает ко мне руки. Тысячи обугленных человеческих рук.

Художник на несколько секунд замолчал, а потом заговорил снова:

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я не боюсь таких снов. Меня тревожит другое. Из-за них я просыпаюсь среди ночи и подолгу не могу уснуть.

— Значит, вы хотите, чтобы я вылечил вас от переутомления? — уточнил Кремер.

— Можно сказать и так. Мне нужно снотворное. Сильное снотворное, но такое, чтобы я не просыпался утром с головной болью.

Кремер, глядя на художника сквозь холодные стеклышки очков, улыбнулся.

— Нынешняя медицина способна творить чудеса. И здоровый сон без сновидений — одно из таких чудес.

Агадамов-Ребус, сидевший в углу комнаты, кашлянул в кулак, привлекая внимание присутствующих. Все посмотрели на него.

— Вы ведь знаете, что вам предстоит, Георгий? — спросил он Ларина, глядя тому в глаза.

— Да, — ответил художник. — Вы мне рассказывали.

— Вы недовольны? Эксперимент вызывает у вас неприязнь?

— Вы привезли меня сюда насильно. Почему я должен испытывать восторг?

— У вас великая миссия, Георгий. Этот эксперимент санкционирован самыми высшими инстанциями.

— Да, об этом вы мне тоже рассказывали. Но я не вызывался добровольцем. Кроме того, я ничего не смыслю ни в физике, ни в оптике, ни в психологии.

Ребус чуть качнул лысой головой и сказал:

— Я не хочу с вами спорить, Георгий. Я пообещал вам, что мы вернем вас в Москву в целости и сохранности. Сразу после того, как эксперимент будет закончен. В обмен на вашу лояльность вы получите щедрое вознаграждение. Впрочем, это мы тоже обговаривали. А теперь вы можете идти к себе.

Художник, не возражая, поднялся со стула и вышел из комнаты. В коридоре его поджидали охранники.

Как только дверь за Лариным закрылась, Ребус повернулся к профессору Терехову и психиатру Кремеру и холодно осведомился:

— Что скажете?

— Скажу, что он в порядке, — ответил Кремер, протирая платком очки.

— Снотворное не помешает ему?

Кремер водрузил очки на нос и покачал головой: