Книга Кембрийский период, страница 118 – Владимир Коваленко

Двое же свободных друидов сочли за благо договориться с Кейром о комнате. Предложение Иниров забыли. Темноволосый еще заметил, что Кэдманам с такими врагами и друзей не нужно.

— Нужно, — уверенно возразил Кейр. — Из-за того что мы дружим со всеми сильными кланами, во врагах оказался.

— То, что осталось?

— Вот именно.

Теперь его речь звучала почти намеком. С учетом предыдущей сцены оставалось заключить: намек и есть. И потому, не дожидаясь первого среди равных, двое друидов начали тихонько обсуждать — что же такое можно предложить хозяину заезжего дома, чтоб он допустил их посмотреть на болящую богиню. А то и побеседовать с нею…

Лечение, между прочим, оказалось первейшим вариантом. Исцелить Немайн — если это действительно Немайн, а все шло к тому — друиды не могли. А вот облегчить страдания — вполне. Что дело серьезно — было понятно. Но успех-то гарантирован. Если там богиня. А если нет и отравленная просто зажилась маленько? Бывают и медленные яды. А ведь случись что, виноватыми окажутся друиды, и ни один служитель старых богов более не ступит на землю Диведа. А скорей всего, всей Камбрии.

Потому первым вспомнили самый надежный и самый одиозный метод — жертву. И с ужасом поняли, что приходится оценивать не способ проведения запрещенного на христианских землях обряда, — но его действенность. Смысл жертвы — замена. Подставить судьбе вместо одного человека другого. Если сила, которую умиротворяют, не дюже разумна или подслеповата, появляется шанс подсунуть ей что-то не совсем равноценное. Петуха за свинью. Корову за человека. Раба — за свободного. Воина — за короля…

Чем опытнее друид, тем больше выбор, тем мельче жертва. Но если при смерти богиня, что можно предложить мировому равновесию взамен? Человека мало. Даже друида.

— Бога бы поймать, — заметил кряжистый. — Гвина того же… Нашим, кто еще остался, было бы не обидно.

Друид-кузнец поскреб темя. Кряжистый с завистью последил — у самого блестела плешь, не хуже епископской тонзуры. Правда, совершенно естественная. А если учесть, что лоб приходилось подбривать, сущая глупость получалась. И неблагообразие.

— Где ж его возьмешь, — сказал. — Да и не хорошо. Как-то же обходились раньше цыплятами и овцами… Ты вообще коров резал. Может, взять много скотины? Целое стадо?

Обсудили. Выходило — без толку. Богиню не подделать…

Вернулся седой. Выслушал. Поочередно поднимал то одну бровь, то другую, то обе разом. Временами чуть прижмуривал морщинки вокруг глаз.

— А зачем? — спросил наконец. — Самозванке, если человек, и корова сойдет. Управимся. А сида выживет сама. Наше дело только облегчить. А это травы, отвары. Спину помять, конечности, чтоб не застаивалась кровь. В общем, завтра предлагаем помощь Дэффиду ап Ллиувеллину — так хозяина зовут. А для начала попросимся хоть одним глазком на сиду посмотреть — чтобы установить, какие именно зелья варить придется.

— Мне проще, — сообщил кряжистый, — я руками лечу и языком. Только вот от отравлений обычно не помогаю. Ну а эллилов прострел или одержимость — всегда пожалуйста.

Родичи собрались, чтоб не отнимать воздуха, в соседних комнатах. При Немайн осталась только мать и целители. К тому времени, когда Дионисий со свитой вошел к болящей, мэтр Амвросий уже заканчивал допрашивать сиду.

— Пульс бешеный, — констатировал врач. — Немайн взрывается изнутри, как мех с перебродившим вином. Но это ненадолго. Хотя бы потому, что сердце долго такого не выдержит.

— Не надо долго, — сида едва говорила, — надо достаточно. Это… испытания. Как новой колесницы… Органы… Как механизмы… По очереди… Сейчас сосуды. Потом другое… Я скоро забудусь опять. Надолго… Не навсегда… Надо только ухаживать. Знаете лучше… чем я.

Немайн замолчала в чуткой тишине. И епископ, понявший главное, спросил:

— Сколько у нас времени, мэтр?

— Не знаю…

— Хорошо, начнем. Возможно, успеем…

Пирр до рези в глазах всматривался в багровое от болезни пятно лица. Глаза серые. Рыжая. Волосы коротко отрезаны — да, про это сообщали… Спокойна. Молчит. Не узнает? Не подает вида? Или измучена болью? Скорее последнее.

Начали читать обычную заутреню — самый короткий вариант.

— Что вы делаете?

Луковку Пирр видел впервые. Дионисий — нет. Решил — проще и быстрее объяснить.

— Лечим твою подругу. Соборование есть таинство, исцеляющее тело и душу через молитву и прощение грехов. Не мешай — она едва в сознании, а для покаяния сознание необходимо…

Нион пошатнулась. Происходившее было странным и почему-то знакомым. Может быть, потому, что происходило обращение к силам, превосходящим человека? Превосходящим и Неметону! К той силе, которую признала богиня, рассорившись со старыми божествами. Но доверить этим людям делать с Неметоной это таинственное страшно…

— Тогда сделайте это и со мной! — выскочило само собой, как и должно. — Я — она. Не вся. Но часть. Вот. Я объяснить-то не могу!

Епископу перевели.

— Можно, — согласился Дионисий, — а ты крещена, дочь моя?

— Я — это она. Раз Неметона крещена, значит, и я.

— Нельзя так. Ты — это ты, ибо пред Господом каждый станет на месте своем… А ты человек, и душа у тебя своя.

— Раз она крещена, значит, должна и я! — Речь странно напомнила Дионисию ту, которая сейчас лежала на болезненном одре. — Такого же быть не может, не положено… Ну или крестите меня отдельно.

— Ты понимаешь, чего просишь?

Нион кивнула:

— Единения.

Дионисий тяжко вздохнул.

С постели больной снова раздались слова.

— Крестите ее.

— Она ведь не понимает, — заметил викарий, — видно же… Так нельзя.

Больная кашлянула. Перевела дух.

— Сакс, приходящий в церковь потому, что это делает король, понимает больше?… Даже если вызубрил нужные слова… Она искреннее ребенка, который не понимает совсем ничего. И мудрее меня… У нее нет земной учености, зато есть сердце, чувствующее правду…

Старому священнику, видимо, стало трудно стоять. Но от поддержки викария он отказался.

— Разве этого мало?… А наставить в вере найдется кому. И — она это я. Поверьте. Она была моей жрицей… И если души у нас разные, то грехи… общие… Грех, совершенный двоими, и тому и другому вменен. И если у меня есть надежда на спасение, прошу, не отказывайте в ней и той, что шла по моим стопам.

У сиды пошла носом кровь. Бриана приложила влажный платок и принялась укоризненно смотреть на священство. Тогда заговорил Пирр — Дионисий успел заметить, как тот отреагировал на речь больной.

— Юная язычница говорила о единении с человеком, вызывающим восхищение… О единении, а не преклонении! А чувство общности и верность не есть сотворение кумира. Она меня даже немного удивила. Сколько христианок творит себе кумиров — из мужей и любимых, а иной раз из святых людей — а чаще людей, представляющих себя святыми. Полагаю, крестить ее можно. Но если прямо сейчас, то больная не может быть восприемницей.