Онлайн книга «Князь Тишины»
|
– Ангелина! – приветствовал он меня. – Радость-то какая! Присаживайся, попей чайку, только пошустрей, а то я на работе. – Здравствуй, дедушка, – робко сказала я, оставаясь на ногах. – Приятного аппетита. – А, табуреточку! – спохватился дед. – Сейчас я принесу. Чайку-то наливай, не стесняйся. Дед встал и бодро направился к дверям. Чтобы не обижать предка, я налила себе полкружки коричневой бурды из термоса. Бурда имела отчетливый вкус спитого чая, побывавшего в емкости из-под кофе, и попахивала плесенью. Я быстро выплеснула чай в траву. Тем временем вернулся дед с табуреткой. Усевшись напротив, он принялся молча меня разглядывать. – Ну, зачем пришла? – спросил он наконец строго, но добродушно. – Да вот заблудилась, смотрю – стоит пирамида, ко мне передом, к лесу задом, – подумав, ответила я. – Дедушка, давай без этих ритуалов, Просто скажи мне «да» или «нет». Я умерла? Дед почесал в затылке. – Это где ж теперь учат такие задачки старым людям задавать? – со вздохом спросил он. – Я тебе, внучка, ответить не могу. Знаю я немало, но недостаточно, чтобы в таких материях разбираться. Спрашивай дальше. – Как мне сердце у демона назад забрать?! – Ох, – вздохнул дед. – Горюшко ты мое. Ну какой демон? Какое сердце? – Мое сердце! – с надрывом сказала я. – Которое он вытащил и в сумку спрятал. – Никто у тебя сердце не вытаскивал. Я аж подскочила: – Как не вытаскивал?! А почему оно не бьется? Дед вздохнул еще горше: – Я бы объяснил, только долго, да и не поймешь. Ничего, со временем все узнаешь. Еще, не дай бог, и сама научишься так делать. – А есть оно у меня, время-то? – Тебе назвали срок? – сурово спросил дед. – Э… один день. – Ну, вот и рассчитывай. – А что я за день сделаю? – За день, – мечтательно произнес дед, – можно ой как много сделать! Эх, был бы у меня этот день… – Ну и?.. – подначила я деда. – Тебя это не касается, – опомнился он. – Ладно, горе мое, давай вместе подумаем. Этот демон липовый тебе какие-нибудь условия ставил? – Труп, – быстро сказала я. – Хочет мертвое тело до заката, причем непременно чтобы убийцей была я. – Если он ставит такое условие, значит, считает тебя подготовленной к совершению убийства, – задумчиво сказал дед, отхлебывая свой тухлый чай. – Нехорошо это, Гелюшка. Стыдно умной девочке с демонами связываться. – Ты что, я не собираюсь никого убивать! – с возмущением возразила я. – За кого ты меня принимаешь? – За воспитанницу демона. Что ты на меня так сердито смотришь? Ой, бровки-то нахмурила! Да и демон твой, откровенно говоря… Прищурившись, он некоторое время следил взглядом за чем-то по ту сторону пустыря. – Вон твой автобус едет, – сказал он, указывая на желтую точку, ползущую вдалеке по Торфяной дороге. – Хочешь, сказку расскажу? Ты их в детстве любила: залезет, бывало, такая кроха мне на колени и слушает, только глазки блестят… Итак, жила-была принцесса. Мать ее умерла, и король женился еще раз, но с мачехой ей не повезло. Все бы ничего, да было у королевы волшебное зеркало, в которое она смотрелась, спрашивая: «Кто на свете все милее…» «Он что, издевается?» – изумилась я. – Не издеваюсь, а даю совет. Сказка, как известно, что? – Литературно обработанный миф. – О господи! Ложь! А в ней намек. Помнишь, как проснулась Белоснежка? Кто ее разбудил? – Прекрасный принц? – Любовь ее разбудила. Тут дедовы намеки до меня дошли. – Это невозможно! – Я не спрашиваю, что тебе дороже, любовь или гордость, – несколько презрительно заметил дед. – Ваша девчоночья любовь немного стоит. Речь идет о твоей жизни. Я считаю, ради жизни вполне можно поступиться ложной гордостью. Ступай, я все сказал. – Но… – Бегом, а то на автобус опоздаешь и останешься здесь. Следующего не будет. Икарус уже вывернул из-за поворота. Я побежала к дороге, скользя и спотыкаясь на кочках. – А поблагодарить? – крикнул в спину дед. – Спасибо, дедушка! – А попрощаться? На прощание у меня не хватило воздуху в легких. Я заскочила в автобус и повисла на поручне, тяжело дыша. Через окно я видела, как дед вошел в железные двери, и пирамида Бории растаяла в кисее дождя, растворившись в клочковатых серых облаках. В разговоре с дедом времени прошло относительно немного. Когда я приехала в художку, до занятий оставалось еще с полчаса. И сразу начались странности. Не успела я подняться на крыльцо мастерской Антонины, как дверь распахнулась и наружу вылетел Иван. Лицо у него было багровое, уши пылали, он пыхтел, как бегемот. На меня не взглянул; я готова была поклясться, что он меня даже не заметил. – Эй; куда несешься? – Предатели чертовы! Ненавижу! – крикнул Иван, отпихнул меня локтем и бросился бежать. Мне показалось, что он плачет. Я обернулась, но никого не увидела. Иван исчез бесследно. «Ну дела!» – озадаченно подумала я, входя в мастерскую. Там было пусто и неопрятно, как на рынке после закрытия: верстаки передвинуты, табуретки перевернуты, на полу – огрызки, бумажки, чей-то полосатый пушистый хвост, небрежно закинутый за батарею… Никогда прежде Антонина не допускала у себя подобного разгрома. В стене красовался иллюминатор, Иваново окно в свой домен. Выглядело оно в точности как устье хорошо натопленной печки: языки пламени только что наружу не вырывались. Похоже, в Ойкумене опять настал Судный день. В каморке послышался отчетливый шорох. Я заглянула внутрь и увидела Катьку Погодину. Она сидела на учительской табуретке, закинув ногу за ногу, и брезгливо перелистывала обтрепанный журнал «Лиза». – Привет, – машинально сказала я. Вспомнив наш последний разговор, на всякий случай отступила за дверь. Катька оторвалась от журнала и посмотрела на меня утомленным взглядом. Вообще вид у нее был смертельно усталый и печальный. Однако я заметила, что Погодина накрасилась, и довольно оригинально. Четкий рисунок темно-вишневых губ резко выделялся на бледном лице; круглые карие глаза она обвела тонкой черной линией, отчего они казались еще больше и круглее. Я подумала, что в своем экологическом балахоне она стала похожа на манерного Пьеро, которого отпинал ногами Карабас-Барабас. И еще подумала: пусть она не пыталась меня убить – я все равно ее ненавижу, еще сильнее, чем раньше; что я боюсь ее, что она для меня как заноза в спине, что один ее вид для меня непереносим. И что моя заветная мечта – чтобы она исчезла из моей жизни навсегда. |