Книга Туманы Авалона, страница 137 – Мэрион Зиммер Брэдли

– Значит, пора ей уйти с миром, – тихо произнесла Вивиана, – но я хочу, чтобы ты знал: все, что я делаю, я делаю с ее собственного согласия…

– Госпожа, – промолвил Гаван, – я всегда тебе доверял, а моя жена любит тебя всей душою и тоже верит тебе безоговорочно. Большего я не прошу. Если на этом муки ее закончатся, я знаю, что она станет благословлять тебя. – И с искаженным от горя лицом он вновь проследовал за Вивианой во внутреннюю комнату. Присцилла тихо беседовала с Балином; вот она выпустила ладонь сына, и тот, рыдая, подошел к отцу. Умирающая протянула изможденную руку Балану и срывающимся голосом произнесла:

– И ты тоже был мне хорошим сыном, мальчик мой. Присматривай за своим приемным братом и, прошу тебя, помолись за мою душу.

– Обещаю, матушка, – отозвался Балан и нагнулся было обнять ее, но больная тихонько вскрикнула от боли и страха, так что юноша ограничился тем, что осторожно пожал ее иссохшую руку.

– Лекарство для тебя готово, Присцилла, – промолвила Вивиана. – Пожелай всем доброй ночи и засыпай…

– Я так устала, – пожаловалась умирающая. – До чего отрадно будет заснуть… благословляю тебя, Владычица, и твою Богиню тоже…

– Во имя той, что дарует милосердие, – прошептала Вивиана, приподнимая Присцилле голову так, чтобы она могла проглотить снадобье.

– Я боюсь отпить… лекарство горькое, и, стоит мне что-нибудь проглотить, тут же возвращается боль… – выдохнула Присцилла.

– Клянусь тебе, сестра моя, как только ты это выпьешь, никакой боли больше не будет, – твердо заверила Вивиана, наклоняя чашу. Присцилла сделала глоток – и из последних сил погладила Вивиану по щеке.

– Поцелуй и ты меня на прощанье, Владычица, – промолвила она со страдальческой улыбкой, и Вивиана прикоснулась губами к морщинистому лбу.

«Я дарила жизнь, а теперь я прихожу в обличий Старухи Смерти… Матерь, я делаю для нее лишь то, чего однажды пожелаю для себя», – подумала Вивиана, вздрогнув, точно от холода, подняла глаза – и встретила хмурый взгляд Балина.

– Пойдем, – тихо проговорила она. – Пусть она отдыхает.

Все вышли за дверь. Остался только Гаван; рука его по-прежнему покоилась в жениных пальцах. Что ж, ему и должно остаться с нею, согласилась про себя Вивиана.

Служанки уже накрыли ужин. Вивиана уселась на отведенное ей место и принялась за еду: сказывалась усталость долгого пути.

– А вы, никак, за один день домчались от Артурова двора в Каэрлеоне, мальчики? – спросила она и не сдержала улыбки: «мальчики» давно превратились во взрослых мужей!

– Да уж, от самого Каэрлеона, – подтвердил Балан, – и скачка была – не приведи Господь, по дождю и холоду! – Он положил себе соленой рыбы, намазал на хлеб масло, пододвинул деревянное блюдо Балину. – Ты ничего не ешь, братец.

Балин содрогнулся.

– Мне кусок в горло нейдет, когда матери нашей так недужится. Но, благодарение Господу, теперь, когда приехала ты, Владычица, она вскорости поправится, ведь так? В прошлый раз твои снадобья ей очень помогли, просто чудо свершили; так что ей и теперь станет лучше, верно?

Вивиана уставилась на него во все глаза: неужто Балин так ничего и не понял?

– Лучший исход для нее – в том, что она наконец отправится к Господу и пребудет с ним отныне и навеки, Балин.

Юноша поднял глаза.

– Нет! Она не умрет, – воскликнул он. Его румяное лицо исказилось от ужаса. – Госпожа, скажи, что ты ей поможешь, ты не допустишь ее смерти…

– Я – не всесильный Господь, и жизнь и смерть – не в моей власти, – сурово ответствовала Вивиана. – Или ты предпочел бы, чтобы она мучилась подольше?

– Но ведь ты искушена во всяческой магии и чародействе, – яростно протестовал Балин. – Зачем же ты приехала, если не для того, чтобы исцелить ее? Я своими ушами слышал, как ты только что уверяла, будто можешь избавить ее от боли…

– От недуга, что истерзал твою матушку, есть лишь одно лекарство, – промолвила Вивиана, сочувственно кладя руку на плечо Балина, – а имя ему – милосердие.

– Балин, довольно, – прикрикнул Балан, накрывая широкой мозолистой ладонью руку приемного брата. – Ты в самом деле хотел бы, чтобы она страдала и дальше?

Но Балин, вскинув голову, пепелил гостью взглядом.

– Итак, ты пользовалась своими чародейскими фокусами, чтобы исцелять ее во славу своей злобной дьяволицы-Богини, – заорал он, – а теперь, когда выгоды в том более нет, ты позволишь ей умереть…

– Замолчи, брат, – оборвал его Балан. На сей раз голос его прозвучал хрипло и вымученно. – Или ты не заметил: наша матушка благословила ее и поцеловала на прощанье, ибо сама того желала…

Но Балин по-прежнему глядел на Вивиану во все глаза – и вдруг занес руку, словно собираясь ударить гостью.

– Иуда! – закричал он. – И ты тоже предала поцелуем… – Он стремительно развернулся и бегом бросился к внутренней комнате. – Что ты натворила? Убийца! Гнусная убийца! Отец! Отец, это убийство и злобное колдовство!…

В дверях появился Гаван, бледный как полотно. Жестом он призвал сына к молчанию, но Балин, оттолкнув его, ворвался в спальню. Вивиана поспешила следом и увидела, что Гаван уже закрыл умершей глаза.

Балин тоже это заметил. Он развернулся к гостье и, захлебываясь словами, заорал:

– Убийство! Измена, колдовство!… Гнусная, кровожадная ведьма!…

Гаван властно схватил сына за плечи.

– Ты не смеешь говорить так над телом матери о той, кому она доверяла и кого любила!

Но Балин продолжал бушевать и вопить, порываясь добраться до Вивианы. Она попыталась заговорить, образумить его словами, но тот ничего не желал слышать. Наконец Владычица ушла на кухню и присела там у огня.

Подоспевший Балан взял мать за руку.

– Мне страшно жаль, что он так все воспринял, госпожа моя. Он все понимает; и как только пройдет первое потрясение, он будет благодарен тебе, как и я: бедная матушка, как она страдала, а теперь все кончено, и я благословляю тебя в свой черед. – Балан потупился, пытаясь сдержать рыдания. – Она… она и мне была как мать…

– Знаю, сынок, знаю… – прошептала Вивиана, поглаживая его по голове: так успокаивала она маленького неуклюжего мальчугана более двадцати лет назад. – Как же тебе не плакать о приемной матери? Так оно и должно, сердце-то у тебя не камень… – И Балан, не выдержав, бурно разрыдался, опустился перед нею на колени и уткнулся лицом в ее подол.

Тут подоспел и Балин – и воззрился на них сверху вниз. Лицо его было искажено яростью.

– Ты ведь знаешь, Балан: она убила нашу мать, и все-таки идешь к ней за утешением?

Балан поднял голову, всхлипнул, сдерживая рыдания.

– Она лишь исполнила волю нашей матери. Или ты настолько глуп, что не видел – даже с Господней помощью матушка наша не прожила бы и двух недель? Или ты жалеешь, что от этих последних мук ее избавили?