Книга Туманы Авалона, страница 230 – Мэрион Зиммер Брэдли

– Можешь идти, Берек, – сказал он слуге. – Моя леди сама принесет мне одежду.

Когда камердинер вышел, Уриенс попросил:

– Моргейна, ты не разотрешь мне ноги? У тебя получается лучше, чем у него.

– Конечно, разотру. Только тебе нужно будет пересесть в кресло.

Уриенс протянул руки, и Моргейна помогла ему подняться. Она поставила королю под ноги скамеечку, опустилась на колени и принялась растирать его худые, мозолистые стариковские ступни, и растирала до тех пор, пока кровь не прилила к коже и они не стали снова выглядеть живыми. Затем она достала флакончик и растерла искривленные пальцы Уриенса ароматическим маслом.

– Вели своим людям пошить тебе новые сапоги, – сказала Моргейна. – Старые, должно быть, треснули и натерли ногу – видишь, тут водянка?

– Но старые сапоги так хорошо сидят на ноге, а новые вечно жмут, пока их не разносишь, – возразил Уриенс.

– Делай, как тебе угодно, мой лорд, – сказала Моргейна.

– Нет-нет, ты, как всегда, права, – сказал король. – Завтра же велю дворецкому снять мерку.

Моргейна отложила флакон с ароматическим маслом и взяла старые, потерявшие форму мягкие сапоги. Она подумала: «Может, он понимает, что эти сапоги могут оказаться для него последними, и потому ему так не хочется с ними расставаться?» Моргейна не знала, что будет означать для нее смерть короля. Она не желала ему смерти – в конце концов, она не видела от него ничего, кроме добра. Моргейна надела Уриенсу на ноги удобные домашние туфли и встала, вытирая руки полотенцем.

– Ну что, тебе лучше, мой лорд?

– Спасибо, дорогая, все просто замечательно. Никто не ухаживает за мной так хорошо, как ты, – отозвался Уриенс. Моргейна вздохнула. Когда он обзаведется новыми сапогами, то наживет и новые неприятности; как он вполне справедливо предполагал, новые сапоги окажутся тесными и будут натирать ноги точно так же, как и нынешние. Возможно, Уриенсу стоило бы отказаться от поездок и сидеть дома, но на это он не пойдет.

– Тебе следовало отправить Аваллоха разбираться с этим делом, – сказала она. – Ему надо учиться править своим народом.

Старший сын Уриенса был ровесником Моргейны. Он уже долго ждал возможности царствовать, а Уриенс, похоже, намеревался жить вечно.

– Конечно, конечно, – но если бы я не поехал, люди бы подумали, что король о них не заботится, – отозвался Уриенс. – Но, возможно, следующей зимой, когда дороги станут скверными, я так и сделаю…

– Хорошо бы, – сказала Моргейна. – Если у тебя снова появятся ознобыши, твои руки могут совсем отказать.

– Я ведь уже старик, – добродушно улыбнувшись, сказал Уриенс, – и с этим ничего не поделаешь. Как ты думаешь, будет у нас на ужин жареная свинина?

– Будет, – сообщила Моргейна. – И еще ранние вишни. Я позаботилась.

– Ты просто замечательная хозяйка, дорогая, – сказал Уриенс и взял жену под руку. Они вместе вышли из комнаты.

«Он считает, что это любезно – так говорить», – подумала Моргейна.

Все домашние Уриенса уже собрались на вечернюю трапезу: здесь был Аваллох, его жена Мелайна, их маленькие дети, Увейн, смуглый и долговязый, три его сводных брата и священник, их наставник. Ниже за длинным столом сидели рыцари и их дамы и старшие слуги. Когда Уриенс и Моргейна заняли свои места и Моргейна велела слугам нести ужин, младший ребенок Мелайны принялся капризничать.

– Бабушка! Я хочу к бабушке на колени! Хочу, чтоб бабушка меня кормила!

Мелайна – изящная темноволосая молодая женщина, находившаяся на позднем сроке беременности – нахмурилась и велела:

– Конн, успокойся сейчас же!

Но малыш уже заковылял к Моргейне. Моргейна рассмеялась и взяла его на руки. "Не очень-то я похожа на бабушку, – подумала она. – Мы с Мелайной почти ровесницы". Но внук Уриенса любил ее, и она прижала малыша к себе; курчавая головка уткнулась ей в грудь, а в руку вцепились чем-то перемазанные пальчики. Моргейна нарезала свинину мелкими кусочками и стала кормить Конна из своей тарелки, а потом вырезала для него кусочек хлеба в форме свиньи.

– Вот видишь, так ты можешь съесть еще больше свинины… – сказала она, вытирая жирные пальцы, и сама принялась за еду. Моргейна поныне почти не ела мяса; она макала хлеб в мясную подливу – и только. Она быстро, раньше всех, покончила с едой, откинулась на спинку кресла и принялась тихонько что-то напевать Конну, а тот, довольный, свернулся у нее на коленях. Через некоторое время Моргейна заметила, что все прислушиваются к ее пению, и умолкла.

– Пожалуйста, матушка, спой еще, – попросил Увейн, но Моргейна покачала головой.

– Нет, я устала. Что это там за шум во дворе?

Она поднялась из-за стола и велела слуге посветить ей. Слуга встал у нее за спиной, высоко подняв факел, и Моргейна увидела, что во двор въехал всадник. Слуга всунул факел в подставку на стене и бросился к всаднику, чтобы помочь ему спешиться.

– Мой лорд Акколон!

Акколон вошел в дом. Алый плащ вился у него за спиной, словно поток крови.

– Леди Моргейна, – произнес он и низко поклонился. – Или мне следует говорить – госпожа моя матушка?

– Пожалуйста, не надо, – нетерпеливо сказала Моргейна. – Входи, Акколон. Твой отец и братья будут рады видеть тебя.

– А ты, леди?

Моргейна прикусила губу. Она чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Ты – сын короля, а я – дочь короля. Неужто я должна напоминать тебе, как заключаются подобные браки? Не я это затеяла, Акколон, и когда мы с тобой разговаривали, я понятия не имела…

Она умолкла. Акколон мгновение смотрел на нее снизу вверх, потом склонился над ее рукой.

– Бедная Моргейна, – произнес он так тихо, что даже слуга не мог этого расслышать. – Я верю тебе, леди. Так значит, мир… матушка?

– Только если ты не будешь звать меня матушкой, – отозвалась она с вымученной улыбкой. – Не такая уж я старая. Ладно еще, когда меня так зовет Увейн…

Но тут они вошли в зал, и Конн, завидев ее, закричал:

– Бабушка!

Моргейна невесело рассмеялась и снова взяла малыша на руки. Она чувствовала, что Акколон смотрит на нее; она уселась на свое место, посадив ребенка на колени, и молча стала слушать, как Уриенс приветствует сына.

Акколон сдержанно обнял брата, поклонился его жене, опустившись на колено, поцеловал руку отца, затем повернулся к Моргейне.

– Избавь меня от дальнейших любезностей, Акколон, – резко сказала она, – у меня грязные руки. Я кормлю ребенка, а с ним невозможно не перемазаться.

– Как скажешь, госпожа, – отозвался Акколон и сел за стол. Служанка подала ему тарелку. Но все то время, пока он ел, Моргейна чувствовала на себе его взгляд.