Онлайн книга «Обитель»
* * * Десятник Сорокин появился перед самым обедом и действительно начал орать: – Чего сидим? Чего спать не легли прямо тута? Сивцев встал, Щелкачов вскочил, зато Артём так и сидел, глядя на десятника снизу вверх и чуть щурясь. – Ноги отнялись? – спросил Сорокин, слетая со своего поганого хрипа почти на фальцет. – А не ори – а то я доложу Кучераве, что оставил нас без работы, – ответил Артём, вставая. Сорокин осёкся. – У нас ведь обед сейчас? – спросил риторически Артём, попутно чувствуя, как гадостно пахнет Сорокин, и немедленно, лёгкой походочкой, отправился в расположение роты. Через полминуты Артёма нагнали тени Сивцева и Щелкачова. – Чтоб после обеда тут были, йодом в рот мазанные! – крикнул Сорокин вслед. – Будет исполнено! – ответил Артём не оборачиваясь и эдак сделал ручкой… краем глаза при этом заметив, что Щелкачов смотрит на него с натуральным восхищением. “Обыграл десятника сиюминутно, но наверняка он отыграется десятикратно, – с улыбкой отчитался себе Артём и сделал привычный уже в последние дни вывод: – Ой, дурак. Дура-а-ак”. – Я вчера слышал, как к вам подходил этот блатной, – вы не напугались, – сказал Щелкачов. Артём ничего не ответил. Раз Ксива на баланах, то его как минимум не будет на обеде. “Не то Митя имел бы все шансы немедленно во мне разочароваться”, – подумал Артём с невесёлой иронией. – А я бы им сразу отдал посылку, – сказал Щелкачов, смеясь даже чуть более радостно, чем следовало бы. – Всё бы отдал сразу! Когда вышли после обеда, Сорокина опять не было; тут даже Артём начал волноваться, хотя виду не подавал. Однако на лавочке больше не стал сидеть – встал посередь монастырского двора, нарочито расслабленный. Прошёл куда-то поп в красноармейском шлеме. Хлыщ в лакированных башмаках и с тростью – явно из артистической роты. “Или из журнала”, – прикинул Артём. Под конвоем куда-то провели трёх леопардов – худых, грязных, морды в коросте, смотреть гадко, всё вдохновение испортили. Сивцев заприметил какого-то своего знакомого, пошёл у него справляться, не видел ли он десятника Сорокина… Щелкачов опять засмотрелся на архитектуру… Артём увидел оленёнка – захотел погреться о ласковое и пахучее тепло. Так получилось, что он направился к олешке одновременно с женщиной, не замечая её. Это была Галина из ИСО, она несла сахар в руке. Когда Артём её, шедшую с другой стороны, справа, увидел, было уже неловко делать вид, что он идёт в другую сторону. Они подошли к олешке почти разом, и это обстоятельство вынудило Артёма сказать “Здравствуйте!”. Вообще, он не имел никакого права с ней здороваться – как и все заключённые двенадцатой роты не могли обращаться к начальству напрямую; но, может, она не знала, откуда он. Вдруг он пожарник из пятой роты. Галина была в гимнастёрке и в юбке. Отлично начищенные сапожки на каблуках. Под гимнастёркой была очень заметна крупная грудь. – Вы со мной здороваетесь или с оленем? – спросила Галина строго и быстро посмотрела на Артёма. – Мы с вами виделись, – сказал Артём, расчёсывая оленя Мишку в одном месте, словно у того там зудело. – Да? – переспросила Галина просто. – Я на вас не обратила внимания. “Сука какая”, – подумал Артём с неизъяснимой нежностью. Она скормила оленю сахар и ушла, даже не кивнув Артёму. Он не мог отвести от неё глаз. Кажется, Галина это осознавала – походка её дразнилась. Олень сделал шаг вперед, видимо, недовольный тем, что Артём так и чешет его в одном месте. – А сахарку я бы тоже съел, – негромко сказал Артём, чтоб как-то сбить своё тяжёлое и душное возбуждение. Представил, как ест сахар с тёплой руки, видя линии в ладони, запястье и слыша чистый и еле ощутимый запах женского пота. Если потом лизнуть ладонь в том месте, где лежал сахар, она будет сладкой. От сахара отвлёк Сорокин – на этот раз он не орал, но всё приглядывался к Артёму. – Весь день ненаряженные просидели, – нудил он. – Не ломит в костях-то? – Отчего? У нас была работа, – не сдержался Артём: на него напал задорный стих. – Гражданин Эйхманис проходил сегодня, велел монастырских чаек сосчитать. Сорокин на секунду поперхнулся, но потом понял, что его дурят. – Шутишь всё? Я тебя запомню теперь, – сказал он. Что-то ему, впрочем, мешало раздавить Артёма немедля. Работа им досталась не самая тяжёлая, но грязная: разгребать свалку мусора у больнички. Больничка – трёхэтажное здание неподалёку от ворот кремля. Возле больнички стояло несколько жёлтых монашеских диванов – сами больные, видимо, по указаниям врачей вынесли и грелись на солнце, подставляя цинготные ноги. Почему-то чайкам всё это особенно не нравилось. “После такой работы она тебя точно не стала б сахаром кормить”, – легкомысленно размышлял Артём, стараясь не вглядываться в гнойные бинты и пропахшее полудохлой человечиной тряпьё. Всю эту грязь они грузили в тачку, которую поочерёдно отвозили за ворота то Митя, то Сивцев, то Артём: с тачкой было веселее всего – прогулка всё-таки, ветерок. Разворачивая очередную тачку с мусором, Артём вдруг заметил женские лица в окнах третьего этажа – и засмотрелся. Спугнули чайки: они носились за каждой тачкой, чуть взбудораженные запахом встревоженной мерзости – им, верно, казалось, что от них могут увезти что-то съестное. Пришлось уходить. Отдал на прощание молодым женщинам честь двумя пальцами. Те засмеялись. – А как бы ты доложил обо мне Кучераве? – спросил вдруг Сорокин у Артёма, когда тот, не очень торопясь, возвращался с пустой тачкой. Наверное, всё это время обдумывал Артёмову угрозу настучать ротному. – Вам же, чертям, запрещено обращаться к начальству напрямую? “Наверное, какими-то своими гнусными делами занимался до обеда, – догадался Артём. – И трясётся теперь”. – А я письменно, – сказал Артём, стараясь, впрочем, говорить так, чтоб было понятно: он не всерьёз. – Сгною, – сказал ему Сорокин вслед, но не очень уверенно. “Надо же, – думал Артём. – Больничные отходы вожу, а вонь от Сорокина всё равно сильнее. Неужели его кто-нибудь может любить? Мать? Жена? Дети? Бог, наконец?” * * * Вечер близился – возвращались мысли о Ксиве. Артём поймал себя на том, что подробно представляет, как Ксива оскользнулся и ушёл на дно… начал выныривать – и головой о балан с острым сучком – прямо на сук черепушку и нанизал… …или привычно надерзил десятнику – а тот не рассчитал удара – и так ударил Ксиву по затылку, что у того отбило память и рассудок. Ходит теперь Ксива, слюни до пупка, никого не узнаёт… |